Солнце Велеса
Шрифт:
И чем моложе волхв, тем больше опасность. Старики за время жизни пускают в почву крепкие корни, а молодому еще так легко оторваться и улететь… Он сам еще нетвердо знает, что его истинная родина.
Лютава медленно подняла веки, но зелень ветвей и белизна стволов поначалу казались призрачными, прозрачными, и через них отчетливо просвечивали темные глубины Нави. Там жил ее дух-покровитель, ее защитник и помощник. Когда-то очень давно он принадлежал живому человеку по имени Радомир, сын Волкашин, из числа предков-основателей материнского рода Лютавы. Он был покровителем самой Велезоры и много лет назад помог ей переломить судьбу, обрести то, что ей не полагалось. За это он
Почти в каждом ребенке возвращается в Явь кто-то из предков, и подобный зарок – возрождать ушедших – исполняет почти каждая женщина-мать. Но Лютаве предстояло ждать, пока черный волк Нави укажет ей мужа – тоже из числа его потомства, чтобы Радомир мог вернуться, когда две ветви древнего рода вновь сольются в одну.
В двенадцать лет Лютава, едва надевшая поневу, легко согласилась ждать. Но вот прошло шесть лет, а ожидание все длилось. Ей казалось, что сам Радомир знает, кто ее будущий муж и где он. Но несмотря на все просьбы, ей этой тайны открыть не хотел.
Прижимаясь к березе, Лютава снова закрыла глаза и попыталась представить его, своего неземного гостя, в облике человека – каким он был, когда двести лет назад жил на берегах великой Дунай-реки и водил свою дружину в набеги на греков и обров. Об этом было длинное сказание, и его Лютава слышала от матери еще в колыбели. Она знала о своем покровителе все: как затряслась земля сырая, всколебалось море синее, задрожало царство Греческое, когда родился на свет могучий витязь Радомир, Волкашин сын. Как желал, чтобы не пеленала его матушка в пелены шелковые, а пеленала в бронь булатную да златой шелом. Как в десять лет от роду учился он мудрости обертываться ясным соколом, серым волком да гнедым туром – золотые рога. Как в двенадцать лет стал себе дружину прибирать…
Но сколько Лютава ни слушала, а потом ни повторяла это сказание, облик Радомира ускользал, не давался мысленному взору. Прежнего облика у него давно уже не было, а новый еще не соткался из пряжи Рожаниц. И пока этого не случилось, Лютава была пленницей зарока, данного еще до ее рождения.
За деревьями послышался шорох, шум шагов по высокой траве, но Лютава, увлеченная своими мыслями, не сразу услышала. Рядом кто-то остановился: очнувшись, она уловила тяжелое усталое дыхание. Ее пришедшие видеть не могли: Лютаву заслоняла толстая береза и раскидистый ореховый куст.
– Да ну… пусти! – раздался мягкий девичий голос, и она узнала Далянку. – Пусти, говорю!
Задыхающийся мужской голос назвал девушку по имени, и Лютава его тоже узнала. Рядом был Хвалислав, ее сводный брат.
– Ну, что ты? – прерывисто дыша, шептал он. – Сейчас можно. Никто не скажет…
– Мало ли что можно? Пусти. Пойдем на поляну.
Раздался шелест ветвей. Лютава, окончательно стряхнув марь Нави, выглянула из-за березы и сквозь ветви орешника увидела эту пару – Хвалислав держал Далянку за руки и не давал ей пройти, пытался обнять, а она противилась, мягко, но весьма решительно.
И Лютава вспомнила о вчерашнем: как сама же выгнала из сердца Далянки дух-подсадку, который внушал ей любовь к Хвалису. Но он-то не знает о том, что ворожба не удалась! Лютава снова почувствовала гнев.
– Далянка! Я тебя люблю! – настойчиво шептал Хвалис, пытаясь прижать ее к себе и пожирая глазами. – Мне другого никого не надо.
Неудивительно, что парень не мог справиться с собой – стройная, статная, шестнадцатилетняя девушка, в самой поре, как говорят, с ярким румянцем на белой коже, Далянка
– Ой, Хвалис, да ведь говорили уже про это, ну, хватит тебе! – Эти речи Далянка выслушивала от него уже года два. – Зачем опять начинать? Не томи себя, забудь!
– Да как же я забуду! Еще скажи – дышать забудь! И чем я тебе плох? Отец мою мать любит, как всех других жен вместе не любил и любить не будет! Как я тебя – одну тебя и навсегда! Он мне наследство оставит такое, о каком прочие братья только мечтать могут! И мне теперь не простая нужна жена, а знатная, из такого рода, чтобы среди жен была самая первая. А это – ты!
– Замолчи! – Далянка наконец вырвалась и отступила. – Далеко же ты, сокол, мыслями залетел!
– Это правда! Так все и будет, вот увидишь! Мы бы осенью и свадьбу…
– Нет! – решительно ответила Далянка. – Не надо такое говорить. Не могу я за тебя идти, и отец меня не отдаст.
– Что – отец? Мы его спрашивать не будем. После Купалы объявим – что он сделает?
– Я не хочу! Я за тебя не пойду. И не говори мне больше об этом.
– Но почему? – Хвалислав шагнул к ней, и его лицо стало жестким.
– Сам знаешь. – Далянка отвела глаза.
Сейчас Хвалис ее пугал. Как и мать, его можно было бы назвать красивым, если бы славянам его вид не казался слишком непривычным и чуждым. И сейчас в правильных чертах его лица сквозила решимость, близкая к ожесточению, карие глаза пылали огнем.
– Да вы-то чем меня лучше? – с гневом отвечал Хвалис на ее невысказанные намеки, и видно было, что он и сам много раз об этом думал. – Ты сама-то кто? Твоя мать – кривического рода, а отцовский род – из голяди! И Воловичи такие же! И сами Ратиславичи – или у нас голядок в роду нет? Все мы здесь полукровки – и ты, и я, и сам князь! Так чем я хуже вас? Чем я хуже других? Хуже Люта?
– Это другое дело. Голядь этой землей искони владела, кривичи с ней уже не первый век живут, мы с ними родня. А вы…
– Ну так и что же? – с возмущением отозвался Хвалис. – Или я теперь не человек? Отец меня любит. Побольше иных любит, как будто ты не знаешь! Он меня в обиду не даст. И кто угренским князем будет – тоже еще неизвестно. Так что смотри, не прогадай.
– Ты князем думаешь быть? – изумилась Далянка.
– А что – не веришь?
– Да ты даже в бойниках не был!
Она сказала правду: когда Хвалису исполнилось двенадцать лет и ему пришел срок, как всем отрокам, уходить в Остров, Замиля не отпустила его. Твердила, что ее сын слишком слаб и не выживет в лесу без заботы родителей. Хвалис, хоть и был на самом деле не слабее прочих, не стал особенно спорить. Нужно обладать завидным мужеством, чтобы решиться уйти в лес, в стаю, где все тебе чужие и никто тебя не любит, и пытаться добиться уважения только своей собственной силой, отвагой и решимостью. В случае неудачи он заплатил бы жизнью. Бывало порой, что бойники погибали: охота, походы, учебные схватки, козни лесной и водяной нечисти, да просто ссоры или шалости растущих парней, – очень многое в лесной жизни грозило безвременной смертью неопытным, незрелым, но вздорным, как все в этом возрасте, отрокам, которых некому вразумить, одернуть, ввести в берега. Вожак и старшие бойники следили за молодыми и старались предотвращать несчастные случаи, но в лесу никто не будет, как мать и нянька, ходить за ребенком и оберегать от малейшего беспокойства. И если кто-то погибал, это считалось только собственным делом стаи и больше ничьим.