Солнце

Андрижески Дж. С.

Моё горло болело от жажды, которая была не моей, а желудок скручивало от голода.

Всё это было пропитано болью разделения, делавшей голод и жажду ещё более невыносимыми… но именно боль в его сердце ощущалась так, будто это реально может меня убить.

Я чувствовала, как он лежал там и мечтал, чтобы это правда убило его.

Я всё ещё не шевелилась, когда Ревик потянулся через меня в темноте. Мягко дотронувшись ладонями до моей талии, он светом подтолкнул меня поднять голову

и передал флягу с водой.

Я подумывала сказать ему, что мне это не нужно.

Я подумывала сказать ему, что я знаю — это всё в моей голове.

Я знала, что на самом деле не испытываю жажды и просто резонирую с его воспоминаниями, чувствуя, как он лежал в той камере и чувствовал такую жажду и голод, что не мог нормально думать.

Но я этого не сделала.

Вместо этого, открутив крышку, я сделала несколько больших глотков.

Его рука тем временем обвилась вокруг меня.

Я чувствовала в этом тягу, нежелание отпускать меня, переставать прикасаться ко мне.

— Прости, — сказал Ревик. — Я стараюсь идти в хронологическом порядке. И мы дошли до этого момента.

На мгновение убрав флягу от рта, я кивнула, прикусив губу.

Я это понимала. Я знала, что мы делаем.

Я сделала ещё один большой глоток воды.

Думаю, в том, что он показал мне это сегодня ночью, не было скрытого подтекста или мотива. Я знала, что это получилось случайно, но увидев его с Касс и чувствуя её свет позади меня весь день, я почти не могла с этим справиться.

Его пальцы пробрались под мою эластичную футболку, погладив живот.

— Если из всей ситуации ты извлекла это, думаю, ты упустила смысл, Элли, — тихо сказал Ревик.

Я повернулась. Нахмурившись, я изогнулась так, чтобы посмотреть ему в лицо.

— Я не упустила смысл, — сообщила я ему.

Посмотрев на моё лицо, он подвинул меня ближе, притягивая своим светом. Я позволила ему, но мои глаза на мгновение закрылись, когда от его света боль накатила резкой вспышкой.

Если он и заметил, это не помешало ему ещё сильнее затащить меня под себя.

— Ты уверена? — пробормотал Ревик, крепче обхватывая пальцами моё тело. — Или мне надо ещё раз показать тебе… что к тому моменту я любил тебя уже несколько лет, жена. Или как я с ума сходил, бл*дь, скучая по тебе и понимая, как сильно я похерил всё между нами практически с самого начала.

Он опустил лицо, томительно целуя меня в губы, затем в подбородок. Он опускался поцелуями по шее, глубже запустил руки под рубашку, лаская мои рёбра, затем поясницу. Тепло исходило из его света, губ, пальцы и языка, чувственный и жидкий жар вплетался в мою грудь, вызывал ком в горле… сводил меня с ума.

Моя боль усилилась, глаза сами собой закрылись.

Мы ещё даже не дошли до самых тяжёлых вещей в нашем браке.

Мы даже близко не подошли к самым недавним вещам, которые были ещё свежими, о которых даже думать больно, а я уже пребывала в раздрае.

— Ты понимаешь, — тихо сказал Ревик. — Ты понимаешь лучше, чем притворялась, — потёршись щекой о мою щёку, он на мгновение сжал мои волосы в кулаке и выдохнул. — Gaos, Элли. Я чувствую разницу. Это сводит меня с ума, чёрт возьми… но нам надо это закончить.

Я напряглась в его объятиях, под его ладонями.

— Какую разницу? — резко переспросила я. — В смысле ты чувствешь разницу?

Он поднял голову, посмотрев на меня своими прозрачными, похожими на хрусталь глазами. Глядя на него, видя его угловатое лицо в тенях, я сглотнула.

Я постаралась смягчить тон, успокоить свой свет.

— Какую разницу ты чувствуешь? — спросила я тише.

— В тебе, — просто ответил Ревик. — Я чувствую разницу в тебе.

В глубинах его радужек мерцал свет.

— Ты начинаешь доверять мне, — он наклонился, томительно целуя в губы. Прежде чем я успела ответить, он издал тихий стон, снова целуя меня, запутываясь пальцами в моих волосах. — Ты начинаешь по-настоящему доверять мне, Элли. И это ужасает тебя до безумия. Ты делаешь всё возможное, чтобы убедить себя в том, что ты неправа. Что ты не можешь доверять мне. Что я вру тебе. Что я как-то манипулирую своими воспоминаниями.

После его слов воцарилась тишина.

Я просто лежала там, пока он покрывал поцелуями моё лицо, опускался вниз по моему горлу.

Я невольно задумывалась об этом.

Я не могла не обдумать его слова.

Ревик крепче обхватил меня руками, теснее прижимая к своему телу.

— Это работает? — спросила я.

Я почувствовала, как к лицу прилило тепло, когда я взглянула на него.

Я прикусила губу, подавляя резкий иррациональный страх от выражения его глаз, которые я видела в свете оплывшей свечи на каминной полке полуразрушенного дома, где мы спали. Я не помнила, когда он в последний раз смотрел на меня так.

А может, я не помнила, когда в последний раз позволяла себе по-настоящему заметить это.

— Это работает? — повторила я, сглотнув. — Я убеждаю себя?

Ревик улыбнулся, и то другое выражение ни на секунду не уходило из его глаз.

Он склонился ниже, поцеловав моё ухо, затем тихо забормотал, и его слова притягивали, уговаривали.

— Когда всё это закончится, — пробормотал он, — я буду делать с тобой очень плохие вещи, жена. Очень, очень плохие вещи… до тех пор, пока ты мне позволишь.