Солнечные дни
Шрифт:
— Да, бывшая жена Ола Сазерленда, — подтвердил Ол и добавил: — И внучка Макса Кемпбелла — основателя концерна К&С.
Макси прекрасно понимала, что может наступить такое время, когда ее родственные отношения с двумя влиятельнейшими людьми всплывут на поверхность, но она надеялась, что к тому времени они с Майклом благополучно поженятся и никому не будет дела до ее прошлого. Неужели она оказалась не права?
— Я просто объясню, что все иногда совершают ошибки. — Макси попробовала найти выход из тупика.
По лицу Ола пробежала темная тень, а серые глаза стали похожи на расплавленное серебро.
— Наш брак не был ошибкой, Макси. — Он немного повысил голос.
— Конечно же был. — У Макси на этот счет было свое мнение.
— Нет, не был, — настаивал Ол.
Макси, однако, не собиралась сдаваться.
— У меня нет никакого желания вступать в пререкания по этому поводу ни сейчас, ни в любое другое время. Спасибо тебе за то, что ты предупредил меня о намерениях Рикки доставить мне пару неприятных минут…
— Я приехал вовсе не за этим, — прервал ее Ол, подходя еще ближе.
Макси удивленно посмотрела на него и в целях безопасности сделала небольшой шаг назад, увидев, как взгляд Ола скользнул по ее приоткрытым губам. Инстинктивно она облизнула губы, которые мгновенно пересохли. Глаза Ола потемнели, словно небо перед грозой.
— Макси… — простонал он, и его руки легонько сжали плечи Макси.
Сделай что-нибудь, убеждала Макси себя. Сделай хоть что-нибудь, да поскорей, прежде чем ты потеряешь остатки воли и упадешь в его объятия.
— Не кажется ли тебе странным, Ол, что я стала писать книжки для детворы, а сама детей иметь не могу. Но для тебя это даже лучше…
Ол замер на месте, а его глаза изменили выражение, став почти грозными.
— Лучше? — как эхо повторил он.
— Мои дети никогда не будут оспаривать твое исключительное право на компанию К&С.
Лицо Ола исказилось болезненной гримасой, сделавшей его некрасивым.
— Что дает тебе право бросать мне такие обвинения? Чем я заслужил такое отношение к себе?
— Но ведь это правда, Ол. Чтобы достигнуть своих целей в жизни, тебе больше не нужно использовать меня. Я освободила для тебя дорогу.
— Как ты не понимаешь, глупая, что без тебя мне ничего в жизни не нужно!
Макси не успела ни оспорить это неожиданное заявление, ни удивиться такому странному повороту событий, потому что голова Ола уже склонилась к ней, губы прильнули к ее губам таким до боли знакомым движением, которое она уже стала забывать.
Но теперь все было немного иначе, Макси сразу поняла это. Она стала старше, ее уверенность в себе была вскормлена успехами на литературном поприще и безграничным восхищением Майкла. Теперь она встретила страсть Ола на равных, как человек, который понимает себя и мир вокруг, а не как неопытная влюбленная девочка.
Ол сантиметр за сантиметром исследовал ее губы, а Макси оплела руками его шею и прижималась к нему все сильнее, сливаясь своим гибким телом с его мощным торсом, разжигая в нем безудержную страсть. Их губы никак не могли оторваться друг от друга. Они вопрошали, будоражили, молили, откликались на безмолвный зов… Ол и Макси никак не могли насытиться друг другом, как будто оба пережили засуху и теперь захлебывались в живительной влаге, дарованной им небом.
Не существовало ничего за пределами их объятий — только они двое, только жар их сплетенных тел и их неутолимая любовная жажда. Макси не противилась, когда Ол поднял ее на руки и понес в спальню, не прекращая ни на секунду осыпать ее своими огненными поцелуями.
В полумраке комнаты Ол бережно положил Макси на абрикосовое покрывало, а она, не отрываясь, смотрела на него, полностью теперь осознавая то, что она делает, и то, что собиралась сделать.
Ол оказался на коленях перед ней, и его руки обхватили лицо Макси.
— Какая же ты красивая… — исступленно шептал он.
— Не нужно слов, милый, — попросила Макси и притянула его к себе.
Она не хотела, чтобы он произносил банальные слова, которые могли бы испортить совершенство этого мгновения. Она только желала быть с ним, мечтала целиком и без остатка принадлежать ему.
Его губы опять требовали и дарили, и, пока Макси и Ол пили из колодца удовольствия и никак не могли утолить жажду, их одежда исчезла, словно по волшебству, и больше ничто не мешало их слиянию. Их обнаженные тела так идеально дополняли друг друга, как будто они были половинками одного целого.
Настойчивое серебро его глаз никак не хотело отпускать ее измученный взгляд, его руки гладили ее тело, ласкали напрягшуюся грудь… Но вот он наклонился и обхватил губами нежную плоть ее соска. Макси изогнулась, безмолвно умоляя его не останавливаться ни на секунду, а ее тонкие пальцы заблудились в его густых темных волосах.
Макси жаждала теперь только одного: чтобы Ол не прекращал своих ласк, чтобы он навеки остался с ней, лаская и нежно мучая ее плоть. Ей нравилось касаться руками и губами его теплой кожи, под которой перекатывались мышцы, скользить вниз и вверх по его напряженному телу, спускаясь все ниже и ниже, дразня, терзая и желая…
— Макси… — стонал Ол в полузабытьи.
Он был похож на ожившую античную скульптуру работы одного из искуснейших мастеров. Само совершенство, воплощение красоты и мужественности… И когда он приподнялся над ней и медленно, очень медленно вошел в нее, судорога наслаждения прошила их обоих насквозь, и Макси поняла, отчего древние сравнивали чувство любви с божественной стрелой.
Она обхватила Ола за плечи, притягивая к себе, торопя завершение, но он прошептал:
— Подожди, милая, подожди еще немного.
Макси потеряла счет времени, она не знала, день или ночь за окном. Ей казалось, что страсть расплавила все ее мысли и чувства, оставив лишь одно-единственное желание. Желание размером с целый мир…
Ол снова и снова подводил ее к воротам в блаженство, и наконец они взлетели так высоко, что Макси и не думала, что такое возможно.
Он опустился на кровать рядом с ней, его руки все еще держали ее в объятиях, и голова Макси покоилась на его влажной груди.