Солнечный круг
Шрифт:
Мальчиков заинтересовал мой рассказ, они подошли ко мне, и белокурый малыш, чем-то похожий на опрятную девочку, сел рядом на скамейку. Они смотрели на меня, как на Берендея, которому ведома жизнь леса.
Я продолжал:
— И вот у белки не хватило корма. Что делать? Надо бежать искать. А где искать? Все шишки на соснах пустые. Из старых ветер выколотил семена, а молодые не уродились. Кедровке легче искать корм. Она за день сотни километров облетит и где-нибудь найдет себе пищу. А как быть белке? Летать она не может, по телефону ей никто не сообщит, в каком районе есть шишки, полные семян… Вот в такую трудную годину собираются белочки
Ребята молчат. Что ответишь?
Сквозь весеннюю дымку, в полуденный час, наконец проглянуло солнце и тепло-тепло стало. Где-то недалеко, по степям Казахстана, к нам шла долгожданная весна; у нее на всех хватит и тепла и ласки.
Мы сидим молча, слушаем мягкий шепот бора, редкий переклик сорок где-то в глубине леса. Мне хочется чуда, не для себя, а вот для ребят, хочется, чтобы вдруг на опушке появилась или коноплянка, или лесной конек со своими несложными песенками, или, наконец, зазвенел бы в небесных просторах жаворонок. Эта песенка пролилась бы в их чуткие души и, кто знает, может быть, зародила бы любовь к родной природе — на всю жизнь…
Что-то привязало ребят ко мне: мы сидим долго, видим, как прошла электричка к станции Бердск, как стали покидать свои лунки рыбаки.
— Пора и нам, — говорю я.
Ребята вскакивают и идут по тропинке, мимо санатория.
Я давно обратил внимание на сумочки в их руках.
— Для чего это у вас сумочки?
— А мы шишки сосновые собираем, лесник просил. Вот срубят сосну, а мы и соберем шишечки. И свой питомник потом при школе заведем.
…Хорошо я поговорил с ребятами, просто душу отвел, да и для них открыл маленькую страничку жизни родного леса.
Оставалась только горечь от стрельбы неразумного охотника. Но я надеялся, через ребят мое слово дойдет до учителя, до старших учеников, а там и до сельского актива, и управа на браконьеров будет найдена…
Песня
Она зазвучала для меня еще в теплые мартовские дни.
Когда с крыш со звоном упали первые светлые капельки снеговой воды, маленькая желтогрудая синичка запела свою бодрую весеннюю песенку.
Она перепархивала с ветки на ветку, осыпала нежные пушинки утреннего инея, пока не поднялась на самую вершину высокого тополя.
Она вся трепетала от переполнившей ее радости и посылала во все стороны свою песенку-призыв, потом снялась и потонула в синеве весеннего утра.
Может быть, звонкая песенка синички разбудила скучных, перемерзших за долгую зиму воробьев, — сейчас и они оживились, зачирикали шумно и беспорядочно.
А солнышко, доброе весеннее солнышко, поднималось все выше и выше, на полях появились проталины, зажурчали первые ручьи. И словно подражая звонкому говору весенней воды, по городам и селам полилась мелодичная песня скворца, а в полях с ранней зари до позднего вечера неумолчной и какой-то голубой трелью вторил ему жаворонок…
Как могучая река, разлилась весенняя песня по просторам моей родины. Она звенела в лесу, в полях, в каждом кусту, звенела на болотах, на озерах и поймах. Ее пел человек, шагая навстречу радостному дню, пели пчелы над распустившимися желтыми сережками тальника, пели утки, гуси, журавли, пели кулики всех пород и малые пичуги, а величественные, гордые лебеди понесли ее на север на своих белоснежных крыльях.
Теперь уже пело все. Казалось, пел воздух — чистый, искрящийся, пела сама земля ни с чем не сравнимую песню весны, песню вечной животворящей радости жизни…
Березы в алмазах
С вечера заненастило. Легкий ветерок гнал туман низко-низко над землей, казалось, развешивал его седые космы на ветвях берез, расстилал по прошлогодней траве.
Остановившись у стожка сена, я решал: идти в деревню ночевать или остаться здесь?
Мой плащ потемнел, сено тоже было влажным, но до деревни было не близко, и я решил заночевать под стогом.
Сказывалась долгая тоскливая зима, хотелось услышать первые весенние голоса птиц, понаблюдать за пробуждением природы, и это желание было столь же непреодолимым, как желание утолить жажду при виде воды.
Я зарылся в стог и уснул.
Ночью ударил крепкий мороз, но мне было тепло, и я проспал зарю. Проснулся с горькой обидой на себя. Как же! Проспал то, за чем ехал длинные километры, чего ждал всю зиму, от чего часто трепетало сердце при воспоминании и горело огнем, похожим на вдохновение!
Я отвалил сено и… замер: далеко за низменной равниной поднималось яркое, большое солнце, и березы, стоявшие рядом у стога, вспыхнули множеством алмазов. Легкий ветерок шевелил ветви, и алмазы искрились живым переливающимся огнем.
Я выбрался из своего логова и стал у березы. Рядом, в пади, уже чуфыкали и бормотали тетерева, звенели голоса мелких птиц. Утро ясное и спокойное наполняло меня юным восторгом.
Потом ветерок подул сильнее, алмазы вспыхнули еще ярче и посыпались на меня…
Я стоял как зачарованный, ни о чем не жалел. Всему свое время, сегодня я переживаю одно, завтра мне откроется что-то иное, новое. Будут у меня еще и охотничьи зори, — впереди весна, большая, красочная пора жизни всего живого на земле…
На току
Это случилось…
Да не все ли равно, когда это случилось или произошло…
Я был тогда молодым охотником, и хотя понимал толк в ружьях, однако, по некоторым обстоятельствам, имел только одноствольную шомполку. Я был доволен своим ружьем, оно доставляло мне немало радости в весеннее и осеннее время. Но нечего греха таить — было и немало огорчений из-за трудности перезаряжания. Я знал уже многое, что должен знать молодой охотник: всякая птица побывала в моих руках, много было пережито и перечувствовано, и все же было еще и такое, чего я не знал — охота на тетеревов на весеннем току.