Шрифт:
Михаил Гофер
СОЛНЕЧНЫЙ ОСТРОВ
Часть I
Якоб Дортмундсен
– Двадцать лет назад, Штиль, для того, чтобы остановить кровотечение из носа, нужно было запрокинуть голову, и вставить в ноздрю ватный тампон, чтобы кровь успела свернуться до того, как вытекла, и желательно положить лёд на переносицу, – лорд-канцлер Дортмундсен, худой, нескладный, сидел на стуле, широко раздвинув ноги, опершись локтями о колени. Время от времени он выпрямлялся и начинал отчаянно жестикулировать, размахивая руками, и забывал, что есть ещё люди вокруг, поэтому ходить рядом было небезопасно; история знала пару зафиксированных случаев, когда лорд-канцлеру
Лорд-канцлер остановился перевести дух. Со лба его уже давно ручейками стекал пот. Он отмахнул рукой, и, как будто только что заметив на столе графин, взял его, вплеснул воду в стакан, разбрызгав почти треть, жадно влил её в себя и выдохнул, словно это была не вода, а водка. На секунду министру перевозок Штилю даже показалось, что лорд канцлер выдохнул паром, как будто внутри у него горел небольшой вулкан, встретивший вышеупомянутый стакан воды крайне неприветливо. Дортмундсену, видимо, тоже так показалось, и он налил себе второй стакан, уже не торопясь, не пролив ни капли, и выпил тремя глотками, которые можно было назвать спокойными.
Кабинет министров островной республики ***ландия практически полным составом сидел в так называемой курительной комнате. Курительной она называлась символически, поскольку курили из кабинета министров двое: министр экономики, промышленности и энергетики Сэмюэль Лэйкер и министр обороны, гражданской обороны, чрезвычайных ситуаций и ликвидации последствий стихийных бедствий Том Гласс. Сам лорд канцлер тоже мог позволить себе несколько сигарных затяжек, но только после двух-трёх рюмок горячительного, которое здесь же, в этой комнате иногда разливалось по государственным праздникам, и только в этом случае никто не возражал против табачного дыма. Во всё остальное время и Лэйкер и Гласс вынуждены были или прохлаждаться с сигарами у открытого окна, или задувать дым в вентиляцию, что делало удовольствие от курения весьма и весьма сомнительным, поэтому они оба всегда мучились на таких совещаниях, и вздыхали с облегчением, когда они, наконец, заканчивались.
Здесь же, в этой комнате решались вопросы по так называемой «безгалстучной» схеме. Лишние люди здесь не бывали. Больше всего этой комнате подходило имя «совещательная». Сейчас они собрались здесь, поскольку лорд канцлер Якоб Дортмундсен, выполняющий одновременно обязанности министра финансов и являющийся руководителем аппарата президента, вернулся из четырёхмесячной полуофициальной поездки по земному шару и делился впечатлениями об увиденном.
В данный момент копья ломались о популярный медицинский журнал, привезённый лорд-канцлером из путешествия.
Министр перевозок, сельского хозяйства и природных ресурсов Штиль, оправдывая свою фамилию, и слыл, и был спокойным человеком, поэтому мягко и вкрадчиво произнёс:
– Но это ведь журнал не из нашего государства, Якоб…
Дортмундсен,
– Слава Богу, Штиль, слава Богу, – лорд канцлер вытянул из стопы бумаг на столе черновой лист с пробами пера и какими то планами проездов и пытался промокнуть этим листом расплёсканную им воду. – Но это, собственно, и неважно.
– Как неважно? Зачем же… – начал было Штиль, но Дортмундсен перебил его:
– Неважно, потому что я объяснил вам принцип, не более…
Лорд канцлер уже совсем испортил лист, смял и выбросил его в корзину для мусора, и теперь рассеянно оглядывался, пытаясь найти ещё что-нибудь для полного уничтожения лужи на столе. Лэйкер, видя его замешательство, вынул откуда-то из недр письменного стола тканевую салфетку, и передал Дортмундсену. Тот, приняв салфетку, мелко закивал в знак благодарности, и, продолжая промакивать остатки лужи уже салфеткой, продолжал:
– Есть два способа возвеличить себя над окружающими: один – сделать что-то действительно великое: прекратить войну, собрать невиданный урожай, организовать правление страной или государством на таком уровне, что ни один человек не возроптал бы, это я не буду объяснять, тут и так всё ясно. И есть второй – мерзкий, грязный, и даже опасный: создавание хаоса в мозгах и недоговорённости в действиях. Берётся частный случай какого-либо явления, что-то вроде вот такого «кровоизлияния в нос», и на волне всеобщей безграмотности, тщательно культивируемой, объясняется, что «до меня никто ничего не понимал, а я несу вам свет надежды и силу просвещения». Причём через какое то время тот, кто выдумал этот способ «быть великим», сам искренне начинает верить в весь этот хлам и бред и совершенно серьёзно его защищать.
Наиболее опасно, когда это происходит на государственном уровне. И вроде бы население получает высшее образование, но безграмотность его ужасающа, поскольку даже в центральных газетах печатают с ошибками. Причём не с опечатками, а именно с ошибками! И первый показатель того, что умами завладевает хаос – распространение «ливерных» видов деятельности.
Теперь фыркнул Гласс:
– Их что, из печени делают? Или из ливерной колбасы? Странный всё-таки вы человек, Якоб. На каком месте вы стоите, что с вашей стороны всё так мрачно выглядит? Мы – островное государство, нас так просто не достать. У нас свой уклад, и, слава Богу (хе-хе), свои понятия о ливере. Хотя, ваша точка зрения имеет место быть, и, как всегда, наверняка интересна! – Гласс открутил пробку от своей знаменитой фляжки, с которой он никогда не расставался, сделал глоток, испортив себе на несколько мгновений всю мимику, и попросил сдавленным голосом:
– Расскажите же!
– Ну…, – лорд-канцлер, держа салфетку двумя пальцами, водил глазами вокруг, пытаясь пристроить её хоть в какое-нибудь место, и никак не мог собраться с мыслями, пока наконец беззвучный министр иностранных дел и торговли Герберт Сэйлер не отобрал её у Дортмундсена и не повесил на вставленную специально для таких случаев изнутри стола канцелярскую декоративную кнопку.
– Да! Спасибо! – распрямился лорд-канцлер, и, оперевшись задом на стол, с невесть откуда взявшимся опять пылом свёл перед собой кончики пальцев, образовав ими сферу. Задумавшись, отчего его светлые скандинавские глаза приобрели абсолютно пустое выражение (из-за которого, кстати, его очень долго в начале карьеры принимали за человека недалёкого и не сильно прислушивались к нему), Дортмундсен некоторое время собирался с мыслями, и, так как разговор затеял Штиль, начал разговаривать с ним, повернувшись к нему, чудесным образом изменив выражение глаз на гениальное:
– Попробую! Вы, Штиль, как никто должны знать: в сельском хозяйстве основной продукт – мясо.
Штиль, зная манеру Дортмундсена разговаривать, не стал его перебивать и доказывать, что он, как министр, тоже кое-что смыслит в сельском хозяйстве, а просто кивнул.
– Кроме того, в животноводстве есть показатель живого веса, состоящего и из мяса, и из всего остального: шкур, рогов, копыт, хрящей; а также внутренности: печень, лёгкие, кишки, язык, называемое специалистами «субпродукты», а в народе просто «ливер» и «студень». Так вот. Когда ливер по весу занимает больше, чем мясо, то есть субпродукт по весу превышает собственно продукт, сельское хозяйство признаётся нерентабельным, не так ли, Штиль?