Соло
Шрифт:
— Вижу.
— Я отвесил ей пощечину в ответ и вырвал гитару из рук. Расти в гору и вширь я начал с пятнадцати, а тогда был не особо большим. — Он посмотрел вниз на свою ладонь. — Её щека стала ярко-красной. Она выглядела ужасно, но ничего не сделала. Просто продолжала смотреть на гитару, удивленная тем, что теперь она была у меня, а не у неё. А после подошёл её дружок, посадил ее в машину, и они уехали. Вот так от мамы осталось одно воспоминание. Хотя всё-таки она вернулась... к несчастью.
Он посмотрел на меня. Его лицо было
— Все её слова — правда. Не нужно за меня с этим разбираться.
— Ты говорил Дэвиду об этом?
— Нет, это его только расстроит. Он всё ещё надеется, что однажды она завяжет с наркотой, переменит жизнь и станет настоящей мамой. Он всегда был мечтателем.
— Даже после всего, что она сделала?
Он не ответил.
— Выходит, ты годами оберегал его?
— Кто-то должен был. Как только она начинала ругаться, я говорил ему спрятаться, чтобы он этого не видел. Хотя кое-что до него могло донестись, потому что порой она орала во всю глотку. Мама была лютой пьяницей. Напившись, она, как правило, вырубалась, оставляя нас в покое, но держала бутылку бурбона возле себя, и каждый грёбаный сосед знал об этом. — Он провёл рукой по затылку. На его лице отражалась боль. — Она то и дело избивала меня. А я не мог допустить, чтобы такое происходило с Дэйвом. Он всегда был чувствительным. Поэтому я свыкся. К тому же, иногда было охрененно весело наблюдать, как она, упившись в дрова, шатается по дому.
— Почему твой отец ничего не делал?
— Когда он был дома, она вела себя лучше. Да и он просто делал вид, что ничего не происходит. Не обращал внимания на то, что творилось вокруг, что наш мусорный бак был забит пустыми бутылками, а в холодильнике не было еды, потому что все деньги она просадила на выпивку и подобную херь. — Он повернулся ко мне. — Он любил её, Лена. Любил так сильно, что предпочёл её нам. Вот, что любовь делает с человеком: она вышибает мозги.
— Не всегда. Посмотри на Дэвида и Эв.
Он вздохнул.
— Они счастливы. Пока что. Но однажды, кто-то из них окажется на месте отца Мала или моего отца, брошенного своей женой.
— Получается, что лучше прожить свою жизнь в одиночестве и быть несчастным?
— Это лучше, чем оказаться разбитым. Лучше, чем ранить сердце другому.
Я не знала, что сказать.
— Свои первые таблетки я стащил из маминой нычки. Таким способом я решил насолить ей. — Он горько посмеялся. — Раз она постоянно твердила о том, что я от неё не сильно отличаюсь, я подумал воплотить эти слова в реальность. Посмотреть, чем это закончится. Я такой же, как она, Лена.
— Нет, ты не такой. Ты теперь чист, ты победил.
— Чего я только не натворил за последние несколько лет. — Пару секунд его глаза были закрыты, а затем он снова принялся осматривать мою стопу и менять положение пакета со льдом. — Всё, о чём она мне говорила... оказалось правдой. Я никогда не буду полностью чист. Глубоко внутри я всегда останусь зависимым.
— Джимми,
Я кое-что знала о людях, которые говорят подобные вещи, раня тебя словами. Шрамы затягивались на протяжении долгого, очень долгого времени.
Его бледные губы сжались в линию.
— Ты кому-нибудь говорил об этом?
Он резко и коротко помотал головой.
— Нет.
— Ты можешь мне доверять, ты это знаешь? Я не предам тебя и не упрекну, этого никогда не случится.
— Не давай обещаний, которых не сможешь сдержать.
Я подняла голову.
— Ты только что назвал меня лгуньей?
Джимми отбросил назад волосы (наконец-то), и предостерегающе посмотрел на меня. Он не спешил с ответом, ожидая, что же скажу я.
— И? — подтолкнула я.
— Я попался на одну из ваших женских уловок. Не важно, что я отвечу, ты всё равно вынесешь мне мозг.
— Я всего лишь спрашиваю о том, доверяешь ли ты мне хотя бы немного. — Я смотрела на него с той же осторожностью, с которой он уставился на меня. — Что бы там ни сказала та женщина, всё это чушь собачья, Джимми. И ты это знаешь. Так почему позволяешь её словам жить внутри себя?
Он нежно провёл ладошкой по моей стопе.
— Повредив что-то достаточно сильно, нет смысла пытаться это починить.
— Значит, такую отговорку ты используешь?
— Это правда.
— Ничего подобного.
Я потянулась к его руке. Через тонкую ткань рубашки чувствовалось, как напряжены его мускулы и какой горячей была кожа. Уже более двадцати лет он живёт со всей этой болью и злостью, ненавистью к себе. Двое человек, ответственные за заботу и любовь к сыну, когда тот был маленьким и беззащитным, с треском провалились в роли родителей. Не удивительно, что он был настолько зажатым, привыкнув ожидать нападки и никому не доверять.
— Ты хороший человек, Джимми. Ты хороший мужчина.
— Лена, — он уставился на мою руку.
— Она не знает тебя сегодняшнего. А я знаю. И кому ты поверишь?
Его рот приоткрылся, и я подождала ещё немного.
Да, он говорил со мной, но мне нужно больше, он нужен мне. Боль, с которой он живёт, должна прекратиться. Мало кто заслуживает освобождения от своего прошлого, так как Джимми. Он упорно трудился, чтобы изменить свою жизнь.
Его губы разомкнулись, и, быть может, в этот раз...
Кто-то постучал в дверь, и этого кого-то мне тут же захотелось придушить. Естественно, нас прервали. Чтоб её эту Вселенную и всё, что с ней связано. Но, если честно, каковы были шансы на то, что Джимми наконец совершит первый шаг и доверится мне?
Мизерные.
Нет, мне не стоит так думать. Мне нужно до него достучаться.
В комнату вошла опрятная женщина средних лет с короткими чёрными волосами, держа в руках чемоданчик. За ней последовал Дэвид, с явным любопытством переводя взгляд с меня на своего брата.