Солоневич
Шрифт:
В статье «Трагедия Царской семьи» Солоневич рассказал о любопытном эпизоде, связанном с «другом юности». В поисках заработка и, возможно, журналистской славы Братин решил «воплотить в жизнь» то, о чём постоянно твердила дореволюционная и послереволюционная пресса, — слух, что императрица поддерживала тайные (предательские) связи с немецким Генеральным штабом. Летом 1917 года Братин с таинственным видом рассказал Солоневичу, что «нашёл шифрованную переписку Царицы и Распутина с немецким шпионским центром в Стокгольме». Как раз в тот период работала Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства по делам о преступлениях царского режима. По мнению Солоневича, «положение комиссии было идиотским: никаких преступлений — хоть лавочку закрывай». «Вся страна ждала „разоблачений“. И вот ничего. Абсолютно ничего».
И тут удача: в газете «Республика» (до
По словам Солоневича, Чрезвычайная комиссия, однако, «обрадовалась до чрезвычайности», — наконец-то хоть что-нибудь. ЧК вызвала Братина. Братин от «дачи показаний» отказался наотрез: это-де его тайна. За Братина взялась контрразведка — и тут уж пришлось бедняге выложить всё. Оказалось, что все эти телеграммы и прочее были сфабрикованы Братиным в сообществе с какой-то телефонисткой.
В статье «Миф о Николае Втором» Солоневич рассказал о судьбе «друга юности» без сочувствия: «Но дело ограничилось только скандалом — из „Республики“ Братина всё-таки выгнали вон — его буржуазно-революционная карьера была кончена и началась пролетарски-революционная — та, кажется, кончилась ещё хуже [32] . Потом, лет двадцать спустя, я обнаружил следы братинского вдохновения в одном из американских фильмов. Так пишется история».
32
В этой же статье Солоневич написал о предполагаемой судьбе Братина: «Потом его, кажется, расстреляли: он вызван был в Москву и как-то исчез». В данном случае писатель ошибся: журналист «Известий» Е. М. Братин умер в 1936 году и похоронен на Новодевичьем кладбище.
По страницам произведений Солоневича разбросаны сотни реальных персонажей, с которыми он в тех или иных обстоятельствах общался в советские годы. Эти портреты-зарисовки — журналистов, спортивных деятелей, чекистов, профсоюзных работников, писателей, «киношников», нэпманов, сотрудников министерств, «деклассированных» элементов (какого-нибудь беспризорного мальчишки, мечтающего о возвращении «царского режима») — до сих поражают точностью, конкретностью «социального облика» каждого персонажа, безошибочностью языковых характеристик. Судьба каждого из них была достоверно вписана в советские реалии. Глубина проникновения писателя-публициста в «маракотову бездну жизни советского общества» поражала эмигрантского читателя, помогала ему осмыслить суть событий «за чертополохом» [33] …
33
То есть в России.
Глава восьмая
СКИТАНИЯ СКАУТА БОРИСА СОЛОНЕВИЧА
Среди причин, которые побуждали Ивана Солоневича заняться планами «семейного ухода» за границу, были опасения за Бориса. Органы мёртвой хваткой вцепились в него. Вначале отправили на Соловки за «подпольную скаутскую деятельность», доведя почти до полной слепоты, затем перебросили в Сибирь в качестве ссыльного, а позже — в Орле — пытались через свою агентуру втянуть брата в «антисоветскую организацию», чтобы окончательно захлопнуть ловушку. Борис в письмах, которые передавались Ивану через редкие оказии, намекал: «Мои проблемы, известные тебе, по-прежнему существуют, причём независимо от меня».
Иван не сомневался в том, что органы подбираются и к нему. Рано или поздно он на чём-либо попадётся. А наличие брата-антисоветчика, подпольного организатора скаутского движения, — это хороший предлог для построения следственного «романа». Чтобы не допустить нежелательного развития событий, надо упредить органы, ускорить уход за кордон. С Борисом в одной «команде» (с его-то скаутской школой выживания!) шансы на успех предприятия значительно повышались. Долгие годы жизнь Ивана Солоневича была тесно связана с жизнью младшего брата, который был его главной опорой в житейских, спортивных, издательских, общественно-политических и пропагандистских делах.
В автобиографиях, которые пришлось писать Борису вначале для следователей ГПУ-НКВД, а затем — в эмиграции — для сотрудников полиции и контрразведки РОВСа в Финляндии и Болгарии, он сообщал о себе дозированные сведения, «в зависимости от адресата». От чекистов он утаивал факты участия в Белом движении, от РОВСа и полиции — подробности своей тренерской работы в «Динамо». Борис понимал, что для контрразведки РОВСа его близость к «Динамо» была подозрительной.
Сравнение автобиографий Бориса «для тех и других» даёт наглядное представление о сложных перипетиях его жизни, скитаниях по взбаламученной революцией России, проблеме выбора (с белыми или красными?), опасных играх с ГПУ-НКВД. Он считал важными такие вехи своей биографии, как должность помощника начальника скаутов России С. И. Пантюхова «в чине» старшего скаутмейстера, участие в чемпионатах различного уровня по вольной борьбе, на которых часто занимал призовые места. После двух курсов на кораблестроительном отделении Петроградского политехнического института во второй половине 1917 года он перебрался к отцу на Кубань — «из-за голодной жизни в Петрограде».
В Екатеринодаре работал корреспондентом газет «Свободная речь» и «Единая Россия». Позже устроился преподавателем физкультуры в реальном и техническом училищах. Пригодился также опыт, приобретённый в скаутских отрядах Вильны и Петрограда: он стал начальником городского «образцового отряда скаутов». По собственной инициативе Борис Солоневич пошёл служить в Осведомительное агентство Добровольческой армии (ОСВАГ), совершил несколько «ходок» на советскую сторону.
За неделю до перекопских боёв Борис был командирован в Константинополь. Узнав о прорыве красными крымского фронта и об эвакуации врангелевцев, Солоневич решил вернуться в Россию, «чувствуя себя неразрывно связанным со своей страной» (из показаний в ГПУ 1926 года). Борис прибыл в Ялту на борту «попутного» американского миноносца как раз тогда, когда на транспорты грузились последние отряды белых и их семьи. На более позднем допросе в ГПУ (в марте 1932 года) Борис, объясняя причины возвращения в Крым, дал несколько иную интерпретацию своего поступка: «остался в России потому, что мало разбирался в политике и желал приносить посильную пользу в новой стройке».
После установления советской власти в Крыму Всеобуч объявил о «добровольной мобилизации спортсменов», и Борис в числе первых предложил свои услуги. Его назначили заведующим 1-м Севастопольским рабочим спортклубом. В тот же период, несмотря на «неразумность» данного шага, Борис тайно возглавил скаутскую дружину.
В 1921 году Борис ненадолго стал председателем Крымского олимпийского движения. В октябре этого же года, «спасаясь от преследований Чека» (формулировка для РОВСа), переехал в Одессу и продолжил работу во Всеобуче. В 1922 году Борис организовал Одесский легкоатлетический клуб и устроился в местный филиал АРА. К этому времени относились последние попытки Бориса отстоять скаутские отряды. (Версия для РОВСа: арестован Одесской губчека по обвинению в «организации боевых скаутских банд, подготовке восстаний на Дону и Кубани». Приговорён к двум годам за бандитизм. Находился несколько месяцев в Одесском ДОПРе. Освобождён досрочно.)
Некоторые обстоятельства этого ареста Борис описал в книге «ГПУ и молодёжь». По его словам, Иван и Тамара терялись в догадках: за что? Только ли за подпольную скаутскую работу? Первое «зашифрованное» известие от Боба поступило в книге, которую передал Ивану один из выпущенных сокамерников. Боб просил о помощи. Помочь могли американцы из АРА, и Иван поспешил к ним. Те предприняли попытку вызволить Бориса, но без успеха. Председатель губернской ЧК Семен Дукельский [34] принял американцев и заявил им, что Борис является «важным государственным преступником», «советским подданным» и что органы власти не обязаны отчитываться перед иностранцами о своих действиях. Дукельский говорил с американцами подчёркнуто грубо, и они сделали вывод, что положение их сотрудника безнадёжно. Отказ Дукельского мог означать самое страшное: включение арестованного в очередную разнарядку по «разгрузке» города от контрреволюционных элементов.
34
Семён Семёнович Дукельский ( 1892–1960) — в органах ВЧК с 1920 года.