Солоневич
Шрифт:
В апогей скандала с похищением генерала Миллера в редакцию «Голоса России» пришло очередное письмо от Спасовского (Гротта), подписанное неизменным титулом — «личный архитектор Высочайшего двора шаха Реза Пехлеви». Гротт сообщил, что получил «полномочия» Анастасия Вонсяцкого на ведение переговоров с Иваном Солоневичем об «установлении деловой связи в вопросе ведения активной борьбы с большевизмом». Полномочия оговаривались некоторыми условиями: во-первых, соблюдением тайны предстоящих переговоров; во-вторых, отсутствием на страницах «Голоса России» и «Фашиста» статей и заметок, которые могли нанести ущерб авторитету обеих сторон своим содержанием. В постскриптуме Спасовский отметил:
«Я глубоко счастлив, что Анастасий Андреевич после своих тяжёлых разочарований
Пытался наладить политическое взаимодействие с Солоневичем другой фашистский лидер эмиграции — К. В. Родзаевский. Их переписка то и дело прерывалась. Солоневич сетовал:
«Вы, по-видимому, вовсе не получаете моих писем. Вероятно, Вы не получили и моей статьи о будущности русского фашизма. Вообще наша корреспонденция на Дальний Восток идёт как в пропасть: письма, газеты, книги».
Главная тема их переписки: объединение антибольшевистских сил эмиграции. Солоневич одобрял усилия Родзаевского, хотя и полагал, что для этого, особенно в Европе, — потребуется упорная предварительная работа.
«Если Вы примете во внимание, что только в одной софийской дыре издаётся шесть русских газет, — писал Солоневич в Харбин, — то, вероятно, представите себе трудности предпринятого дела. Однако — трудности останавливать не должны. Основное политическое задание на сегодняшний и завтрашний день — это создание национального центра — не в тех масштабах, о которых пишет „Новое слово“ в № 38, — ибо эти масштабы совершенно утопичны, а хотя бы в составе представителей Династии, РОВСа, фашистов, НТСНП и церкви: пять человек. Моя недавняя поездка по Европе заронила весьма серьёзные сомнения в исполнимости и этой программы. Но если фашистам удастся склеиться хотя бы с РОВСом и НТСНП, — то и это будет огромным шагом вперёд» [131] .
131
И. Л. Солоневич — К. В. Родзаевскому (от 10 октября 1937 года).
В этом же письме Солоневич просил «конфиденциально, не для печати» информировать его о характере взаимоотношений Родзаевского с русскими фашистами в Германии и причинах разрыва с Вонсяцким.
Солоневич отозвался согласием на предложение Родзаевского о «создании единого газетного фронта» национальных русских изданий.
«Я принимаю его целиком не потому, что согласен с ним на все сто процентов, — писал он, — а потому, что если мы начнём дебатировать детали, то решение вопроса затянется ещё на несколько лет. Принимаю Ваш проект таким, каким Вы его прислали. Но, как мне кажется, совершенно необходимо вставить в него отдельный пункт о, так сказать, — взаимоненападении. Мне, например, очень трудно работать, скажем, с „Мечом“, ежели он время от времени брыкается по моему адресу. В последнем номере он свалил меня в одну кучу с Вонсяцким и Казем-Беком. Нужно усвоить медицинский принцип: прежде всего не вредить».
Иван обещал помочь газете Родзаевского «Наш путь» «в силу местных софийских возможностей»:
«Перепечатки — пожалуйста. Могу взять на себя освещение балканских вопросов, от которых я в „Голосе России“ воздерживаюсь самым тщательным образом, — а есть кое-что интересное. Можно подтянуть рекламу „Нашего пути“ в „Голосе России“ — и наоборот. Что касается сбора подписки и объявлений, то здесь решительно ничего не могу сделать. У нас, по существу, редакционного помещения нет. Есть квартира и четыре человека семьи, заваленных работой по горло».
«Четыре человека семьи» — так написал Солоневич. Однако в редакции из членов семьи фактически осталось только двое: Юра учился в Вене, а Борис в декабре 1937 года сообщил, что не собирается возвращаться в Болгарию, остаётся в Брюсселе, поскольку нашёл хорошо оплачиваемую работу в издательстве «Силлак» [132] . Он прислал свою фотографию: в кепи, кожаном пальто, армейских шнурованных ботинках (особый мужской шик!). Иван воспринял известие о решении брата с нескрываемым огорчением, как «ослабление семейного фронта», почти — измену.
132
В Брюсселе Б. Солоневич жил в пансионе Крыловых — рю де Паскаль, 45. В сводке НКВД от 13 января 1938 года о нём сообщалось: «Солоневичу разрешено на один год остаться в Бельгии. За него очень хлопотали Архангельский и Гартман. Б. С. много занимается молодёжными делами и спортивными организациями. Последние „достижения“ — проведение показательных антикоммунистических „судов“. Конечная цель всех спортивных начинаний Б. С. — подготовка боеспособных групп, которые в случае войны с Советским Союзом будут переброшены через Финляндию на территорию СССР, чтобы поднять восстания в концлагерях».
Борис обещал присылать статьи в «Голос Родины», но это было слабым утешением. Конечно, в беседах с «любопытствующими» эмигрантами Иван о причинах такого решения брата не говорил, делая упор на том, что оно «никакой политической подкладки и последствий не имеет и иметь не может». Но эмигрантские «психологи-аналитики» комментировали на разные лады столь сенсационное событие. В Софии в «Зарнице» пришли к мнению: «Иван явно убит этим сообщением. Здесь кроется что-то серьёзное, может быть, НКВД решил укрепить свои позиции в Бельгии?»
Причин для «разъезда» братьев было много. Безусловно, Борис не мог не завидовать счастью воссоединённой семьи брата, в то время как его семья осталась в России. Жена Ирина на БАМе отбывала наказание за неудавшийся побег, а двое детей были брошены на произвол судьбы, поскольку заботиться о них было некому. Отец Ирины, царский генерал, после концлагеря вынужден был жить на птичьих правах в Твери. Из Москвы дошло разгневанное письмо брата Ирины, в котором во всех обрушившихся на них бедах он винил Бориса: если бы Борис не бежал, то отец был бы уже в Москве, он сам не числился бы на подозрении и работал бы спокойно, Ирина тоже была бы освобождена. Ещё он подчеркнул, что поддерживать и воспитывать детей Бориса в таких обстоятельствах он не может…
У Бориса не складывались отношения с Тамарой, которая вела финансы газеты. Ему казалось, что жена брата держит его на «голодном пайке», и считал, что «в самостоятельном плавании» сможет зарабатывать больше. Появились тревожные признаки неблагополучия со здоровьем: на некоторое время у Бориса отнялись ноги (от перегрузок на тренировках) [133] . Это был ясный сигнал: пришло время отказаться от профессиональной борьбы. Устал он и от слежки РОВСа. Борис не хотел ссориться с офицерами, которые из-за «нетерпимости» брата стали враждебно относиться ко всей семье Солоневичей.
133
«Удар» у Б. Солоневича, после которого у него временно отнялись ноги, произошёл 27 марта 1937 года. Капитан Фосс хотел воспользоваться этим для «окончательной расправы» с Борисом, но не решился на это только потому, что «никто из врачей больницы не внушал доверия».
Первым сообщил Яковлеву о том, что братья Солоневичи «разъехались», агент «Седат»: «Подкладка конфликта, видимо, в том, что младший брат намерен освободиться от влияния Ивана и работать самостоятельно. В настоящее время Иван сильно пьёт, и жена собирается отправить его в санаторий для лечения. Проблем у них всё больше. Даже Юрка Солоневич получил в Вене два анонимных письма: в одном угроза похищения, в другом — убийства».
Из сообщения «Седата» от 24 декабря 1937 года: «Иван Солоневич жив-здоров и в последнее время почти всегда в хорошем настроении. Сегодня в полдень даже показался в „Зарничной компании“ и кутил. На нём новая поярковая шляпа цвета воронёной стали с синеватым отливом. Очки в чёрной металлической оправе, голубая рубаха и синий со светлыми квадратами галстук. Он был в поношенном пальто коричневого цвета в клетку, неуклюже подшитом ниже колен. Кожаные перчатки тёмно-вишневого цвета. Много курил, охотно угощал всех папиросами.