Соловки. Коммунистическая каторга или место пыток и смерти
Шрифт:
* * *
В Петербурге останавливались всего на полтора часа.
В гор. Кемь прибыли утром 16-го дня. И вот здесь мы выступили в район Соловецкого концентрационного лагеря принудительных работ Особого Назначения ОГПУ. Это Голгофа страданий России... Это ничто иное, как своеобразный коммунистический ад, творение наикультурнейшего XX-го века.
Прохождение через чистилище ада — Кемьперпункт
Наш
Кемь — небольшой портовый город на Белом море.
Отсюда происходит отправка арестантов на Соловецкие острова. Сюда доставляются во множестве лесные материалы: бревна, доски, дрова, заготовленные руками измученных, голодных и полуголых соловецких каторжан. Далее лес отправляется или в Мурманск, или в Архангельск, где грузится на иностранные пароходы для экспорта заграницу. Иностранцы, жадные до наживы, охотно покупают этот дешевый лес, заготовленный даровыми руками соловецких мучеников и покрытый иногда кровью соловецких каторжан.
Что можно иногда обнаружить следы человеческой крови на некоторых бревнах соловецкой заготовки, то это не предположение и тем более не злостная фантазия, а определенное утверждение, основанное на фактах. Вот они: а) когда я был в 1926 году на главных лесозаготовках, то видел бревна, обрызганные кровью избитых лесорубов; 6) очень часто лесорубы, доведенные до отчаяния непосильными уроками и побудительными к работам пытками, отрубали себе кисти рук или ступни ног; и эту операцию проделывают на бревнах, экспортируемых впоследствии заграницу для продажи.
* * *
К моменту прихода нашего поезда площадь выгрузки, которая происходила на открытом месте, уже была оцеплена вооруженными кемьского «надзора». «Надзор» — эта охрана из ссыльных сотрудников ГПУ, самых жестоких и беспощадно суровых, стремящихся выслужиться, о чем сказано выше.
Началась медленная выгрузка. Нам предстояло идти большое расстояние на Попов Остров, где расположен Кемьский передаточный пункт и там же казармы для арестантов.
Каждый арестант несет свои вещи. У меня, как прибывшего из заграницы, вещей было порядочно.
Конечно, больше, чем у обобранных советских граждан. Я имел с собой: большой и маленький чемоданы, узел с постелью и корзинку с продовольствием.
В общем ноша была довольно тяжелая; все же я с большим напряжением волоку. Беда в том, что мы идем в строю, — нужно равняться в рядах и держать в затылок впереди идущему. Мне, как перегруженному вещами, было очень трудно соблюдать равнение. Ближайший ко мне конвоир из «надзора» несколько раз крикнул на меня: «Равняйся! гав-гав-гав...» (площадная брань). «Иди в затылок! гав-гав-гав». За цепью конвоиров шел Дукс, важная персона Центрального ГПУ, заведующий всеми местами заключений ГПУ.
Так вот, когда конвоир сделал мне замечание, чтобы я не отставал, Дукс приказывает конвоиру: «Дай ему прикладом! газ-гав-гав» (трехэтажная (площадная
Действительно, по его приказу послушный и выслуживающийся тип из «надзора» сильно толкнул прикладом меня в бок. Перегруженный вещами, я потерял равновесие и упал. Вещи разлетались в стороны. Соседи арестанты подобрали мои вещи и помогли мне донести до пункта.
Наша многочисленная печальная процессия из обреченных на страдания прошла ворота Кемьского пункта, окруженного проволочными заграждениями.
Все более и более изолировали нас от внешнего мира. Нас остановили на панели между бараками, построив в четыре шеренги.
Кемьская администрация начала продолжительный и утомительный обыск арестантов и осмотр их вещей. Церемония продолжалась пять часов.
Здесь с первого же момента к нам применили самый суровый военный режим. Большинство арестантов не имело, конечно, понятия о военных порядках, как люди штатские, особенно духовенство разных культов и уж подавно женщины, а в числе их есть старушки, — все должны стоять в строю и двигаться по командам.
Размещены, например, так: в строю стоят — архиепископ, епископ, генерал, бывший губернатор, ксендз или пастор, а между ними и рядом с ними босые, оборванные, сопливые «шпанята», которые, притом, норовят что-нибудь украсть.
В то время, июнь 1925 года, военная организация на Кемьском передаточном пункте заканчивалась полком. Командиром полка был некто Основа, анархист по убеждениям, как он сам заверял; в прошлом был адъютант Махно, затем служил у большевиков в ГПУ. Высокий, крепкий мужчина, брюнет, с ястребиными на выкате глазами, всегда имел мрачно-суровый вид, обладал, зычным голосом, был большой любитель применять рукопашные избиения; особенно жесток был со шпаной.
Тут же на первых порах избил несколько человек за непорядок в строю. Этот тип произвел на нас самое мрачное, угнетающее впечатление. Интересен его стаж, — из анархистов попал в чекисты. В то время меня крайне возмущало такое дикое требование знания военных порядков от людей, которые в прошлом не имели никакого отношения к военной службе, а сейчас не только никто не обучал ничему, но даже ничего не объясняли, и вдруг за незнание как держать себя в строю, учинять кулачную расправу.
Тут произошел такой инцидент:
Мы стоим на панели в строю в ожидании вызова для обыска.
Идет со стороны Управления тип в чекистской форме, с фуражкой набекрень со стеком в руке, сильно подвыпивший: видимо, уже выпил с московскими гостями, сопровождавшими нас.
Командир полка, Основа, заорал зычным голосом: «Смирно! Равнение направо! Товарищи командиры!». (Оказывается, — у нас уже есть ротные и взводные командиры).
Тип со стеком подходит к правому флангу и громко кричит: — «Здравствуйте, граждане!».