Соловки. Коммунистическая каторга или место пыток и смерти
Шрифт:
Есть ли в мире страна, где бы арестанты в тюрьмах, или на каторге, получали награды за глумление, издевательство и избиение своих же коллег-арестантов?
Несомненно, нет, да и не было...
А вот в свободном Советском Союзе установлена такая система с целью медленного и малозаметного уничтожения политических врагов.
* * *
В жизни Соловецкой каторги происходит такое прогрессивно-усугубляющееся воздействие на узников соловчан.
Центральное ГПУ дает директивы Начальнику лагеря, или по выполнению каких-нибудь работ, или же по применению карательной системы. Тот в свою очередь, опасаясь
Таким порядком всякое распоряжение, увеличиваясь все более и более в строгости выражений и суровости требований, нисходит вниз и доходит до непосредственного выполнителя работ, десятника, в ведении которого находятся рабочие арестанты.
Этот выполнитель получает от производителя работ самый категорический приказ: беспощадно требовать выполнения суточного урока, не останавливаясь ни перед какими мерами и средствами.
На Соловках эти «какие-то меры и средства» всем и каждому понятны. Это: избиение работающих арестантов, глумления и издевательства над их личностью; а на лесозаготовках так и телесные пытки (См. главу о лесозаготовках).
Десятники, набранные в большинстве из уголовников, озверелых убийц и грабителей, применяют в полном объеме все эти меры и средства. Все это проделывается безнаказанно...
Несчастные жертвы соловецкого террора не смеют жаловаться кому-нибудь, ибо рискуют подвергнуться за это жестоким репрессиям.
Обо всем этом ГПУ прекрасно известно из донесений своих тайных агентов на Соловках.
Однако, ГПУ не только скромно молчит, но его главари потирают руки от удовольствия, что так хорошо идет работа и стремятся еще больше разжечь соловецкий террор, придумывая для этого искусные трюки.
Все же, несмотря на строгую цензуру корреспонденции и на прочие суровые меры изоляции Соловков, бывают случаи, что сведения о Соловецких ужасах доходят до материка и даже до Москвы. Тогда ГПУ умывает руки и сваливает вину на низших выполнителей его распоряжений, как переусердствовавших и как бы в подтверждение, наказывает их.
* * *
За время моего пребывания на Соловках приведу такой случай.
В 1926 году УСЛОН (управление Соловецких лагерей Особого Назначения) заключило контракт на поставку леса для экспорта заграницу.
Требовалось заготовить громадное количество бревен для экспорта и дров для лагеря.
Для выполнения этой задачи, потребовался энергичный жестокий заведующий лесозаготовительными работами.
Такой не замедлил объявиться.
Это был некто Селецкий, весьма колоритная фигура на Соловках; в прошлом он был видный заслуженный чекист, теперь же сосланный за неизвестные деяния на 10 лет. Он сам вызвался выполнить задания по лесозаготовкам, надеясь заслужить снисхождение и получить досрочное освобождение. Селецкому были предоставлены необычайные права: права расстреливать на месте без суда тех, кто откажется выполнить суточный урок (так было сказано в приказе по Соловецкому лагерю).
Результаты работы Селецкого не замедлили проявиться в следующем: зимою рано утром, еще Кремль не пробуждался, прибывал в Кремль транспорт с лесозаготовок с жертвами лесозаготовительных работ.
На этом транспорте лесозаготовки присылали
В лесу, на местах работ, некоторые лесорубы, доведенные до отчаяния, отрубали себе кисти рук или ступни ног. За это, согласно приказа, угрожал расстрел, но лесорубы хотели этого, как избавления от мучений. Другим «счастливчикам» удавалось найти какую-нибудь бичевку, чтобы сделать петлю и они вешались на деревьях; иные «счастливчики» ухитрялись проскользнуть через цепь конвоиров, убегали на озеро (на Соловках 462 озера), прорубали топором прорубь и топились.
Я применил здесь слово «счастливчики» совсем без всякой утрировки. На самом деле было так: когда оставшиеся в живых лесорубы, окруженные цепью конвоиров узнавали, что товарищ Н бежал на озеро и утопился, то искренно завидовали ему, как «счастливчику». На смену выбывших из строя лесорубов набирали новых жертв и отправляли их на лесозаготовки.
Все каторжане-соловчане дрожали от кошмарного ужаса...
Многие, более или менее здоровые, ждали с ужасом отправки на убой...
Каким-то путем стало известно об этом в Москве.
Центральное ГПУ всполошилось, приказало произвести расследование.
Расследованием была установлена картина кошмарных зверств и изуверств над лесорубами с целью принудить их к выполнению непосильных суточных уроков.
Конечно, само ГПУ приняло меры, чтобы не было огласки, а для успокоения соловчан были наказаны низшие исполнители предначертаний ГПУ: технические руководители, нарядчики и десятники.
После этого было короткое затишье на лесозаготовках, а затем все пошло по-старому.
Вот какие коварные методы применяет ГПУ для уничтожения своих политических врагов.
Подобное коварство наблюдается всюду и везде в практике всех органов ГПУ.
Состояние Соловецкой каторги на чрезвычайно-военном положении
Для внутреннего казарменного порядка на Соловках применена военная организация.
В хозяйственно-административном отношении Соловецкий лагерь разделяется на отделения. Проводя параллель с Советским Союзом, о чем упомянуто в начале, отделения соответствуют, как бы, автономным областям Союза. Всего на Соловецких островах шесть отделений: Первое, главное с Центральным Управлением Соловецкими лагерями, находится в Кремле. Прежде здесь находилась святая обитель Соловецкого мужского монастыря со многими храмами, часовнями, солидными корпусами с кельями для иноков. Теперь все это приспособлено под тюрьму. Кремль обнесен высокой каменной стеной.
Второе отделение на островах Боль. и Мал. Муксольма; третье — в бывшем монастырском Ските Савватьево; четвертое, или штраф-изолятор, на горе Секирной; пятое на острове Анзер и шестое на Кондострове.
В каждом отделении заключенные распределены по ротам. Роты делятся на взводы.
Во главе всех рот поставлен лагерный староста. Отделением заведует Начальник отделения, назначаемый из числа старших и заслуженных чекистов, особенно прославившийся при вольной практике своей жестокостью, зверством и прочими чекистскими замашками, а теперь сосланный за свои художества, притом, обыкновенно, на продолжительный срок.