Солярис. Эдем
Шрифт:
— Хари, — сказал я тихо, — куда ты выходила сегодня ночью?
— Ночью?
— Да.
— Тебе… что-нибудь приснилось. Я никуда не выходила.
— Не выходила?
— Нет. Тебе наверняка приснилось.
— Может быть, — сказал я. — Может быть, мне это и снилось…
Вечером, когда мы ложились, я снова начал говорить о нашем путешествии, о возвращении на Землю.
— Ах, не хочу об этом слышать, — прервала она. — Не надо, Крис. Ты ведь знаешь…
— Что?
— Нет, ничего.
Когда мы уже легли, она сказала, что ей хочется пить.
— Там на столе
Она выпила полстакана и подала мне. У меня не было желания пить.
— За мое здоровье, — усмехнулась она.
Я выпил сок. Он показался мне немного соленым, но я не обратил на это внимания.
— Если ты не хочешь говорить о Земле, то о чем? — спросил я, когда она погасила свет.
— Ты женился бы, если бы меня не было?
— Нет.
— Никогда?
— Никогда.
— Почему?
— Не знаю. Я был один десять лет и не женился. Не будем об этом говорить, дорогая…
У меня шумело в голове, будто я выпил по крайней мере бутылку вина.
— Нет, будем, обязательно будем. А если бы я тебя попросила?
— Чтобы я женился? Чушь, Хари. Мне не нужен никто, кроме тебя.
Она наклонилась надо мной. Я чувствовал ее дыхание на губах, потом она обняла меня так сильно, что охватывающая меня неодолимая сонливость на мгновение отступила.
— Скажи это по-другому.
— Я люблю тебя.
Хари уткнулась лицом в мою грудь, и я почувствовал, что она плачет.
— Хари, что с тобой?
— Ничего. Ничего. Ничего, — повторяла она все тише. Я пытался открыть глаза, но они снова закрывались. Не помню, как я заснул.
Меня разбудил красный свет. Голова была как из свинца, а шея неподвижная, словно все позвонки срослись. Я не мог пошевелить шершавым, омерзительным языком, "Может быть, я чем-нибудь отравился?" — подумал я, с усилием поднимая голову. Я протянул руку в сторону Хари, наткнулся на холодную простыню и вскочил.
Кровать была пуста, в кабине — никого. Красными дисками повторялись в стеклах отражения солнца. Я прыгнул на пол. Должно быть, я выглядел комично, потому что зашатался как пьяный. Хватаясь за мебель, добрался до шкафа — в ванной никого не было. В коридоре и в лаборатории — тоже.
— Хари!! — заорал я, стоя посреди коридора и беспорядочно размахивая руками. — Хари… — прохрипел я еще раз, уже поняв.
Не помню точно, что потом происходило. Наверное, я бегал полуголый по всей Станции. Припоминаю только, что был даже в холодильнике, а потом в самом последнем складе и молотил кулаками в запертую дверь. Может быть, даже я был там несколько раз. Лестницы грохотали, я оборачивался, срываясь с места, снова куда-то мчался, пока не очутился у прозрачного щита, за которым находился выход наружу: двойная бронированная дверь. Я колотил в нее изо всех сил и кричал, требовал, чтобы это был сон. Кто-то уже некоторое время был со мной, удерживал меня, куда-то тянул. Потом я оказался в маленькой лаборатории, в рубашке, мокрой от ледяной воды, со слипшимися волосами, ноздри и язык мне обжигал спирт, я полулежал, задыхаясь, на чем-то холодном, металлическом, а Снаут в своих перепачканных штанах возился у шкафчика с лекарствами, что-то
Вдруг я увидел его перед собой. Он смотрел мне в глаза, внимательный, сгорбившийся.
— Где она?
— Ее нет.
— Но… но Хари…
— Нет больше Хари, — сказал он медленно, выразительно, приблизив лицо ко мне, как будто нанес мне удар и теперь изучал его результат.
— Она вернется… — прошептал я, закрывая глаза. И в первый раз я действительно этого не боялся. Не боялся ее призрачного возвращения. Я не понимал, как мог ее когда-то бояться.
— Выпей это.
Он подал мне стакан с теплой жидкостью. Я посмотрел на него и внезапно выплеснул все содержимое ему в лицо. Он отступил, протирая глаза, а когда открыл их, я уже стоял над ним. Он был такой маленький…
— Это ты?
— О чем ты говоришь?
— Не ври, знаешь о чем. Это ты говорил с ней тогда, ночью. И приказал ей дать мне снотворное?… Что ты с ней сделал? Говори!!!
Он что-то искал у себя на груди, потом достал измятый конверт. Я схватил его. Конверт был заклеен. Снаружи никакой надписи.
Я лихорадочно рванул бумагу, изнутри выпал сложенный вчетверо листок. Крупные, немного детские буквы, неровные строчки. Я узнал почерк.
"Любимый, я сама попросила его об этом. Он добрый. Ужасно, что пришлось тебя обмануть, но иначе было нельзя. Слушайся его и не делай себе ничего плохого — это для меня. Ты был очень хороший".
Внизу было одно зачеркнутое слово, я сумел его прочитать: "Хари". Она его написала, потом замазала. Была еще одна буква, не то Х, не то К, тоже зачеркнутая. Я уже слишком успокоился, чтобы устраивать истерику, но не мог издать ни одного звука, даже застонать.
— Как? — прошептал я. — Как?
— Потом, Кельвин. Успокойся.
— Я спокоен. Говори. Как?
— Аннигиляция.
— Как же это? Ведь аппарат?! — меня словно подбросило.
— Аппарат Роше не годился. Сарториус собрал другой, специальный дестабилизатор. Маленький. Он действовал только в радиусе нескольких метров.
— Что с ней?…
— Исчезла. Блеск и порыв ветра. Слабый порыв. Ничего больше.
— В небольшом радиусе, говоришь?
— Да. На большой не хватило материалов.
На меня начали падать стены. Я закрыл глаза.
— Боже… она… вернется, вернется ведь…
— Нет.
— Как это нет?
— Нет, Кельвин. Помнишь ту возносящуюся пену? С этого времени уже не возвращаются.
— Больше нет?
— Нет.
— Ты убил ее, — сказал я тихо.
— Да. А ты бы не сделал этого? На моем месте.
Я сорвался с места и начал ходить все быстрее. От стены в угол и обратно. Девять шагов. Поворот. Девять шагов.
Потом остановился перед ним:
— Слушай, подадим рапорт. Потребуем связать нас непосредственно с Советом. Это можно сделать. Они согласятся. Должны. Планета будет исключена из конвенции Четырех. Все средства позволены. Доставим генераторы антиматерии. Думаешь, есть что-нибудь, что устоит против антиматерии? Ничего нет! Ничего! Ничего! — кричал я, слепой от слез.
— Хочешь его уничтожить? — спросил он, — Зачем?