Сомнамбула. Книга первая: Звезда по имени Солнце
Шрифт:
А вот у Алики — было.
— Ты слышал, как твой друг жаловался, что билеты дорогие? — прыснув в кулачок, спросила она, придвинувшись к самому уху Гумилева. (Алика сразу предложила перейти на ты, а Матвей зачем-то согласился, хотя не слишком хотел какого-либо сближения, пусть и в одних только местоимениях.)
— Нет.
— Он что, мало зарабатывает?
— Да вроде нет.
— Почему тогда жалуется?
— Откуда мне знать, — пожал плечами Матвей. — И потом, билеты ведь действительно дорогие. Сто рублей за час на берегу квадратной лужи. И сто рублей за одну рыбу неведомой породы! Да за двести рублей у нас на «Римском-Корсакове» можно дюжину человек
Матвей заметил, что по довольно милому (хотя и нестандартному с точки зрения канонических воззрений на женский пол) лицу его новой знакомой пробежала рябь брезгливости. Гумилев не удивился, поскольку знал: среди простых, вынужденных все время экономить людей понятия «рачительность» и «экономность» (куда автоматически попадает тривиальная способность замечать цену тех или иных товаров и услуг) очень часто тождественны порицаемым «жлобству» и «мелочности».
— Ну… Хэйхэ — вообще город дорогой, — заметила Алика не без высокомерия.
Матвей посмотрел на свой мертвый поплавок. Затем на поплавок своей спутницы, такой же бездвижный. Перевел взгляд на пухленькое плечо Алики, обтянутое рукавом кружевного платья. А с него — на электронное табло.
«Осталось: 44 минуты», — сообщал бездушный экран.
Матвей едва сдержал разочарованный вздох. Он-то надеялся, что они успели убить полчаса… До чего же медленно ползут минуты!
«Наверное, нужно предложить какую-то тему?»
— Как ты думаешь, — спросил он Алику, — рыба какой породы здесь водится? Карп, пескарь… Или, может, окунь?
Матвей был уверен, что девушка знает ответ на этот вопрос. В конце концов, она, как и Люда, работала официанткой в той же самой пельменной, которую, будь в Хэйхэ конвенциональный день, можно было бы видеть на противоположном берегу Большого Лотосового Пруда!
— Какая рыба? — Алика посмотрела на Гумилева удивленно. — Я только одну породу знаю: камбала. Я ее обычно в гастрономе покупаю. В виде звездочек таких, знаешь, уже панированных… А какие еще рыбы бывают… ну я даже и не знаю! Я больше морепродукты люблю — креветок, там, осьминогов всяких… Еще в птицах разбираюсь, — добавила Алика не без самодовольства и кокетливо откинула со лба локон.
— В птицах?
— Да. У меня в дормитории живут два волнистых попугайчика.
— Мальчик и девочка?
— А кто их знает… Я как-то не интересовалась, — лицо Алики стало вдруг усталым. — Ну а ты как, любишь птиц?
— Средне. Вот у нашего соседа по даче, Зигфрида Генриховича, голубятня была. А двух голубей он всегда с собой носил. Ну то есть как носил… Один у него на левом плече сидел. А другой — на правом. Того, который на левом — это я на всю жизнь запомнил, — звали Паштетик. А тот, который на правом, отзывался на имя Спиритус Санкти. Что в переводе с латыни означает Дух Святый…
— И что? — судя по взгляду Алики, история ее не взволновала, но все же, из уважения к своему потенциальному мужчине, она из последних сил удерживала на ней свое внимание.
— А я тогда еще школьник был, ученик третьего класса. И почему-то очень хотел, чтобы у меня тоже голуби были. И голубятня. Но родители противились. Кажется, из-за маминой аллергии… Однажды краем уха я услышал, что голуби — они как люди, от водки пьянеют. И мне стало вдруг страшно интересно, как это будет выглядеть, если любимцев Зигфрида Генриховича этой водкой напоить… Стащить из отцовского бара бутылку водки большого труда, как ты понимаешь, не составило. В общем, дождался я, когда Зигфрид Генрихович на работу в университет уедет, смочил
— И? — бесцветным голосом спросила Алика, поправляя сизый кисейный шарфик на своей тоненькой, давно никем не целованной шейке.
— И… Скандал был… Всыпали мне по первое число… А потом еще один наш сосед, художник-каннабист, написал маслом довольно обширное полотно в лучших традициях отечественного авангарда. Оно называлось «Мальчик с пьяными голубями». Блондинистый сорванец на этой картине был нисколько не похож на меня. Начать с того, что лицо у него было сизо-голубое, как у Кришны. А ног у него было зачем-то три. А вот голуби — те вышли более узнаваемыми. Я с легкостью отыскал серую тушку Паштетика и жертвенно раскинувшего белые крылья дутыша Спиритуса Санкти…
Матвей посмотрел на Алику. Лицо ее выражало безмолвную муку. Может быть, она не любила слушать истории. А может, ненавидела голубей.
Но скорее всего — завидовала подругам. Кристина и Валера Цзы уже целовались. Да и Люда с Ушанским двигались в верном направлении.
Матвей уже потянулся к сумке, чтобы извлечь припасенный именно для такого событийного тупика тягучий, цвета карамели ликер «Тет-а-тет», когда на его поплавке вдруг дважды мигнула крохотная оранжевая лампочка.
— Клюет! — Алика вскочила и азартно захлопала в ладоши.
Алика еще аплодировала, а Матвей уже снимал с крючка добычу — ею оказался подозрительно вялый, хотя и достаточно упитанный зеркальный карп. Он поместил пленника в ведерко с водой и накрыл сверху крышкой, на которой чванилась золоченая эмблема Большого Лотосового Пруда и набившее оскомину изречение Конфуция.
Через несколько минут начало клевать у Алики.
— Подсекай! — потребовал Матвей.
— Я не умею!
Пока они возились с Аликиным карпом, рыбацкое счастье явилось и Кристине, и Валере, и их соседям справа — упитанной чете чернокожих землян с двумя бесформенными детьми, и даже Ушанскому с Людой.
Синхронность появления рыбы на крючках клиентов аттракциона сразу насторожила Матвея.
«То ли рыбу на крючки цепляет специальный подводный бот — каждому клиенту по одной… То ли карпов выпускают в резервуар единомоментно, сообразуясь с таймером, а до сигнала таймера их там просто нет… Впрочем, последнее вряд ли. В этом случае есть риск, что умелый рыбак поймает три рыбы вместо одной. А новичок не поймает даже старый ботинок. А ведь за рыбу деньги заплачены! И клиент очень даже может подать в суд за предоставление недоброкачественных услуг, если останется без улова!»