Сон или явь?
Шрифт:
«Мы должны отследить, как ОИРы управляли температурой, и передать этот контроль автоматике, — подумал он. — Нужно поручить большую часть работы автоматике».
Наконец привычная обстановка целиком захватила его, и он понял, что сможет отдежурить положенные четыре часа… по крайней мере.
Пруденс тем временем изучала информацию на дисплеях Бикеля и стопки схем. Она примерно понимала, что именно он делает, и этого, в сочетании с программами, которые он ей дал, было вполне достаточно для того, чтобы понять одну важную вещь. Устройство, которое он предлагает, будет функционировать на основе эрмайчовских полиномов и лагерровских коэффициентов, обрабатывая с их помощью входящую информацию. Они в Очередной раз возвращались все к той же извечной проблеме — что собой представляет разум?
— Может, я бы и справилась, — сказала она. — Если бы ты дал мне определение разума.
— Это мы оставим умникам с Лунной базы, — отозвался Бикель.
— Мы не будем трогать внутренние линии связи компьютера. Связь с ним лучше поддерживать извне, с помощью вспомогательного блока, по одностороннему каналу, защищенному от перегрузки.
— А этот вспомогательный блок не подведет? — спросил Флэттери.
— Один из нас будет постоянно контролировать его, — ответил Бикель, стараясь скрыть раздражение. — Один из нас всегда будет за пультом. Мы будем управлять им… как быком, тянущим воз.
— А вдруг у этого быка появятся собственные идеи? — спросил Флэттери.
— Нет, если только мы не совершим роковую ошибку, — откликнулся Бикель.
— Ндааа! — Восклицание Флэттери прозвучало неожиданно громко. — А когда эта штука обретет разум — тогда что? — осведомился он.
Бикель бросил на него быстрый взгляд, переваривая вопрос. Наконец он произнес:
— Думаю… это будет нечто вроде новорожденного… в каком-то смысле.
— Разве ребенок когда-нибудь рождался со всей информацией и опытом, накопленным главным компьютером корабля? — настаивал Флэттери.
«Для Бикеля это может оказаться чересчур, — подумала Пруденс. — Если вывести его из равновесия, он может взорваться или начать искать не там, где надо. Он ни о чем не должен догадываться».
— Ну… младенец рождается с уже заложенными в него инстинктами, — продолжал Бикель. — А уже потом мы воспитываем из ребенка… настоящего человека.
— А лично мне и религиозные, и моральные аспекты этой затеи кажутся совершенно отталкивающими, — возразил Флэттери. — По-моему, все это грех. Если даже и не грех гордыни, то нечто не менее злое.
Пруденс уставилась на него. Флэттери проявлял признаки крайнего возбуждения: щеки его покраснели, пальцы дрожали, а глаза негодующе сверкали.
«Этого в программе не было, — подумала она. — Должно быть, он просто устал».
Флэттери переводил взгляд с Бикеля на Пруденс и обратно. Ему все труднее было скрывать свою неприязнь к Бикелю.
«Врач, исцелись сам, — подумал он. — Бикелю все равно предстоит возглавить экипаж. А я — просто своего рода предохранитель».
Флэттери бросил взгляд на щиток на своем личном пульте, скрывающий выключатель, а потом подумал о втором таком же потаенном выключателе на переборке у себя в каюте.
«Команда на аварийный разворот и возвращение», — напомнил себе Флэттери. Он должен был получить приказ с Лунной базы. И этому приказу он должен был подчиниться — если только не решит, что корабль необходимо уничтожить еще до получения сигнала.
Простое нажатие на одну из скрытых кнопок активирует программу в корабельном компьютере, воздушные шлюзы откроются, взорвутся тщательно спрятанные заряды взрывчатки. Смерть экипажа, корабля, всех колонистов и их запасов.
«Колонистов и их запасов!» — подумал Флэттери.
Он был слишком хорошим психиатром, чтобы не заметить потаенного чувства вины тех, кто экипировал корабль. А еще он был слишком хорошим теологом, чтобы не распознать за религиозной риторикой изначальной сомнительности своей роли в проекте.
Предохранитель был просто необходим.
Первые неуклюжие попытки создать искусственный разум были предприняты на острове в заливе Пьюджет-Саунд. Острова больше не существовало. «Мошенничество!» — кричали тогда едва ли не все. И это было почти правдой. Нечто, презрев законы природы, уничтожило весь персонал, уничтожило датчики, залило всю территорию острова смертоносными лучами.
В конце концов, оно забрало с собой остров — Бог знает куда. Пуфф! И острова не стало. Не стало сотрудников лаборатории. Осталась лишь серая водная гладь, северный холодный ветер, поднимающий на том месте, где еще недавно находился остров, волны с белыми гребнями. А вскоре дно в том месте, где некогда была суша, люди и оборудование, заросло водорослями, среди которых изредка мелькали косяки рыбы.
При одной мысли об этом Флэттери передернуло. Он попытался перенестись мыслями в свою каюту, где на переборке висели лики святых, попытался проникнуться их спокойствием и умиротворенностью.
Теперь даже Лунная база не осмеливалась вернуться к тому проекту. Все это было обманом с целью обучить экипаж корабля, привести в отчаяние молодых мужчин и женщин…
«На каждом корабле Проекта должен поддерживаться определенный коэффициент отчаяния, — внушали ему. — Причиной отчаяния должны стать как человеческий, так и механический факторы».
Создатели проекта рассматривали отчаяние как некий порог, фактор, способствующий повышению информированности.
В каком-то извращенном смысле это было вполне логично. Именно поэтому на кораблях имелись люди вроде Флэттери… и Пруденс Вейганд, и приборы, которые все время выходили из строя, автоматические ремонтные агрегаты, за работой которых нужно было постоянно следить — и запрограммированные аварийные ситуации, усложняющие положение при настоящих авариях.
Флэттери страшно хотелось вернуться в свою каюту, принять Душ, изучить состояние компьютерного комплекса и удостовериться, что тот, лишенный своего Органического Искусственного Разума, вновь стал обычной машиной.
Но пока уйти он не мог, не мог сделать ничего подозрительного.
— Если ты начнешь восстанавливать системы, — тем временем говорила Пруденс, — то сколько времени понадобится, чтобы восстановить связи?
— От пятнадцати до двадцати часов, — ответил Бикель. — За это время можно успеть подключить все на скорую руку.