Сон разума (сборник)

Подольский Наль Лазаревич

Он протянул ей игрушку на ладони, надеясь, что она хоть на секунду заинтересуется ею, но неожиданно вид этой безобидной деревяшки вызвал у нее вспышку настоящего бешенства.

— Да откуда ты взял, что я буду разглядывать всякую дрянь и слушать твои лживые речи! Ты циничный, отвратительный лгун, но меня ты больше не обманешь!

Александр Петрович начал понимать, в чем дело. Поскольку остановить эту истерику он уже не мог, лучше всего было дать ей возможность поскорее дойти до апогея и выдохнуться.

— А я, между

прочим, выяснил, как эта штука работает, — объявил он невинным тоном, — нужно просто вообразить, что она стреляет, очень сильно захотеть, чтобы выстрелила. Сейчас я снесу вон ту трубу. — Он повернулся к открытому окну и прицелился в далекую заводскую трубу, высвечиваемую лиловыми эспышками молний на фоне багрово-серого горизонта. При этом, уже с чисто академическим интересом, он отметил, что Карина краем глаза наблюдает за его манипуляциями.

Выдержав приличную паузу, он положил игрушку на подоконник.

— Увы, дорогая, я недостаточно эмоционален. Его может привести в действие только пылкое детское воображение. Или твое.

От этой последней наглости она окончательно потеряла контроль над собой:

— Фигляр! — Она на секунду умолкла, подбирая слова пообиднее. — Да если эта штука, — не то простонала, не то прошептала она, тряся игрушечным пистолетом перед носом Александра Петровича, — если она выстрелит хоть в муху, я тут же признаю тебя мужчиной и сию секунду отдамся тебе! — С искренним желанием сокрушить все и вся она направила бластер на злосчастную заводскую трубу.

Предвкушая, как швырнет сейчас эту плебейскую игрушку в его бессовестную физиономию, она нажала на спуск. От деревянного ствола вдаль протянулся голубой луч, и одновременно труба озарилась ярчайшей вспышкой, — казалось, на ней отсюда, за несколько километров, можно рассмотреть каждый кирпич. Затем труба переломилась посредине, верхняя половина отделилась от нижней и начала медленно падать. Вспышка померкла, на горизонте стало темно, и видение исчезло.

Карина издала короткое всхлипывание, вцепилась в руку адвоката и прижалась к нему. Они стояли так, неподвижно и молча, пока до них не докатился ослабленный расстоянием грохот. Их глаза, ослепленные ярким светом, постепенно вновь привыкли к сумраку вечернего города, и оставшийся обрубок трубы был отчетливо виден.

— Боже, я этого не хотела, — прошептала она почти беззвучно, отступая от окна и увлекая за собой Александра Петровича. — Боже, я не хотела этого, — повторила она, тем самым настаивая на заведомой лжи.

Она не очень твердо держалась на ногах, и он усадил ее на кровать.

— Не прогоняй меня, — пролепетела она, уткнувшись в него носом, — я хочу остаться.

Это вполне соответствовало его желаниям. Он обнял ее, разгоряченную и податливую, а она положила ладонь на его руку, передвинула ее на свою грудь и крепко прижала.

На улице совсем близко полыхнула молния и раскатился гром, гроза набрала полную силу.

— Закрой окно, — попросила она, и пока он защелкивал задвижки и задергивал штору, успела раздеться и юркнуть в постель.

Он понимал, в любую секунду она может закрепоститься, и проявлял определенную осторожность, но вскоре почувствовал, что осторожность больше не требуется. Она сама тянулась к нему, подставляя его губам и рукам плечи, грудь, живот, бедра, ее тело откликалось на каждое прикосновение, благодарно и жадно впитывало любую ласку. Он ей — на всякий случай — что-то нашептывал о ее феноменальной одаренности в этом виде творчества, она же изредка бормотала:

— Боже, я этого не хотела.

Позднее, уже в рассветных сумерках, он испытывал, помимо нежных чувств, величайшее изумление, что эта женщина всю жизнь маялась сексуальными комплексами.

Проснулись они поздно. На улице моросил дождь, и в спальне было прохладно. Она прижималась к нему, чтобы согреться, но, когда он погладил ее рукой по спине и бедрам, у нее в глазах появился испуг.

— Утренний секс? — спросила она жалобно. — Боюсь, для меня это слишком. И вообще, уже светло, а мне нужно еще к тебе привыкнуть.

— Да, да, разумеется, извини, дорогая. — Он поцеловал ее нежно в висок, повернулся на спину, взял с журнального столика оставшийся там с вечера бластер и принялся его разглядывать.

Карине это крайне не понравилось.

— Милый, положи эту штуку на место, пожалуйста!

— Хорошо, сию секунду, любовь моя, — согласился он, но вместо того, чтобы убрать эту ужасную игрушку, стал целиться в потолок.

— Александр, я тебя умоляю.

— Да, да, дорогая, конечно…

Она попыталась отобрать пистолет силой, но у нее ничего не вышло, и в конце концов ей пришлось отвлечь его от этой штуки единственно доступным в сложившейся ситуации способом.

Выбравшись из постели, Карина бросилась первым делом к окну — вдруг ей вечером все померещилось? Но, увы, сквозь пелену дождя, словно укоризненно поднятый палец, темнел обрубок заводской трубы.

За кофе она включила радио и настроилась на местную станцию: ее интересовало, как будет подана информация о случившемся. Им пришлось долго слушать всякую чепуху, пока диктор не сообщил, что вчера во время грозы молния разрушила дымовую трубу теплоцентрали.

Лицо Карины вытянулось.

— С тобой можно с ума сойти, я уже ничему не верю. Неужели ты и это подстроил?

— Ты полагаешь, я умею управлять молниями? Что же, это может быть неплохой основой семейной жизни.

После завтрака Александр Петрович стал деловит и серьезен.

— Пора завершать эту эпопею, — заявил он, складывая бумаги фирмы «Крекинг» в полиэтиленовую сумку, которую положил в свой «атташе».

— Ты хочешь к ним сунуться?

— Должен же кто-то оплатить наше свадебное путешествие, — пожал он плечами.