Сон разума
Шрифт:
– Не все. Еще мы встретили тебя. Если бы не все эта ужасная история, мы бы никогда не познакомились.
– Угу, – Наташка усилено закивала. – Тем самым вы спасли мне жизнь. А потом присматривали за мной, за моей мамой, за моей бабушкой. Это дорогого стоит.
– Подвергая всех опасности. Непрерывной. Ежечасной.
– Спасли одинокого старичка от смерти, – парировала Наташка.
– Отправив брата в самое его логово?
Я отмахнулся от нее рукой как от назойливого комара, показывая тем самым, что разговор можно не продолжать.
– А как же те, кто мог бы
– А как же те, кто умер? – спросил я, впиваясь в нее озлобленным, потерянным взглядом.
Повисла неловкая пауза. Наташка стояла на коленях на моей кровати, в моей рубашке с силой прижимая руки к груди. Я видел, как она страдает, как страдает вместе со мной. И я хотел ей верить. Хотел верить, но она не понимает. Не может чувствовать того же, что и я. И я был зол.
– Прости меня, я не хотела, – хныкнула Наташка.
– Я знаю, – рявкнул я в ответ, отбрасывая камень в сторону.
Он прокатился по гладкой поверхности стола и вместо того чтобы упасть на пол, угодил на нижнюю полочку с книгами.
Я сидел сжигаемый злобой и ненавидел себя за этой. Ненавидел за свои слова, за свои поступки. Девушка ни в чем была не виновата, она хотела лишь помочь, и из-за этого я ненавидел себя еще больше.
Острый пальчик ткнулся в мое плечо. Я поднял голову. Наташка стояла передо мной как нашкодившая девчонка, отведя руки за спину, и смотрела полными слез глазами. Ярость, бушевавшая во мне до этого, исчезла, словно ее и не было. Пожар так быстро потух, точно был лишь иллюзией, миражом, вызванным воспаленным от горя сознанием. Я не мог на нее сердиться. Но больше того я не мог видеть как она плачет.
– Давай мириться, – прошептала Наташка, снова тыкая меня пальчиком в плечо.
– Прости, малыш, – я раскрыл объятия. – Ты ни в чем не виновата, не знаю, что на меня нашло.
Наташка прижалась ко мне и обхватила руками за шею. Ее щека прикоснулась к моей, и я почувствовал, как скатилась вниз слезинка, оставляя мокрую дорожку.
– Я знаю, – прошептала она. – И мне так жаль. Ох, милый, мне так жаль.
Я сомкнул объятия на ее спине, такой худенькой, такой беззащитной, И глубоко вздохнул, пытаясь не дать этим предательским слезам пролиться и у меня. Наташка, наверное, не помнила, но именно эти слова она сказала мне, в тот день, сразу после того как она исчезла.
Мы простояли в объятиях друг друга, наверное, целую вечность. Я чувствовал, как мерно вздымается ее грудь, ощущал горячее дыхание на своей шее, и с каждым новым ударом, бешеный ритм биения ее сердца успокаивался, сравниваясь с моим.
Я же, в свою очередь, чувствуя тепло ее тела и ощущая горячее дыхание, постепенно уходил от проблем все дальше в воды бескрайнего океана, под бесконечным лазурным небом, чистым как капелька росы поутру. Я ощущал под ногами песок, ощущал набегающие волны и прохладу воды. Я шел все дальше, погружался все глубже, пока меня с головой не накрыл океан. Я бы вечно хотел оставаться на этом пустынном пляже, медленно плыть под водой ведомый подводным течением или силой отлива, и не думать больше ни о чем. И ничего не чувствовать.
– Ты все еще думаешь о ней? – спросила Наташка.
Ее голос звучал совсем близко, я чувствовал легкое прикосновение ее губ. Я долго молчал, не знал что ответить. Не думать о ней я не мог.
– Иногда, – медленно начал я, опуская руку ниже, чувствуя под пальцами грубую материю моей рубашки, плотный швы и идеальный изгиб спины Наташки, – я вижу ее перед собой. В коридоре во время перемены. Вижу вспышку ее огненных волос в толпе. Я хочу ее окликнуть, но она исчезает.
Я почувствовал, как пальцы девушки впились в мои плечи.
– А иногда, я чувствую ее запах совсем рядом, словно она прошла мимо. Я оглядываюсь… а ее нет. Но этот запах, – я отстранился от Наташки, чтобы взглянуть ей в глаза. – Ты знаешь? Свежесть хвойного леса и…
– И ваниль, – кивнула Наташка.
– Нет. Я думал, что ваниль, но это не так. Я перепутал запахи. Перенюхал дома все, что содержало или могло содержать ваниль, а затем нашел парашек ванили на полочке со специями. Это не она. Не ваниль. Но я нашел тот запах. Это легкая горечь миндаля.
Наташка смотрела на меня с улыбкой, смахивая слезы с ресниц.
– Не плачь, глупая, – улыбнулся я ей в ответ. – Я ведь больше не плачу.
Наташка вытерла слезы двумя руками и уверенно шлепнула себя по щекам:
– Так, а ну взяли себя в руки. Раскисли тут.
– И не говори.
Она наклонилась и подобрала осколок неба, а затем вложила его в мою руку и сжала ее в кулак.
– Мы должны хотя бы попытаться выяснить, что происходит, – заявила она, твердым, уверенным голосом. – Мы можем сходить в больницу и поговорить с девочкой. Она может что-то знать, может что-то рассказать.
– Наташа, я не хочу… – начал было я, но девушка меня перебила:
– А если бы там, на койке лежала я? Саша? Или… кто-то еще из твоих близких? Ты бы желал, что бы хоть кто-то тебе помог?
– Наверное.
Я виновато отвел взгляд.
– И у тебя есть мы. А у той малютки нет никого, кроме подруги, что дежурит в коридоре. Ей никто не поможет. И если это не какая-то семейная болезнь и хоть как-то связанно, – Наташка кивнула на камень в моей руке, – с этим, то только мы заем, что происходит.
– А что происходит?
Я посмотрел прямо в глаза Наташке, и она не отвела взгляд. Смотрела гордо, уверенно.
– Не знаю, честно говоря, но это и не моя работа – все узнавать.
– Вот как? А чья же?
И вновь острый пальчик уперся в мое плечо.
– Твоя, мой дорогой, – ответила Наташка и выпрямилась во весь рост. – Так что вставай, надевай штаны и возвращаемся в больницу.
Наташка уверенным шагом вышла из комнаты и зашагала по коридору в сторону входной двери.