Сон великого хана. Последние дни Перми Великой
Шрифт:
– - А ладно, -- промолвил большой воевода, выслушав уверения ратников.
– - Погляжу я, что выйдет из вас. А только не позабыли ли вы места здешние, как я их позабыл, не бывавши здесь?..
Пестрый любил пошутить, обращаясь со своими подчиненными, но его видимое сомнение в памяти самодельных проводников-ратников оправдалось впоследствии: пришлось много дней поколесить по лесам в поисках настоящей дороги, которую так и не могли найти вплоть до приближения к реке Низьве.
По Черной московское войско сплыло в Каму, там вышло на берег и целые десять суток пробиралось по лесам и болотам, замащивая трясины жердями и бревнами,
И вот перед глазами грозных пришельцев стали открываться небольшие расчищенные места, уставленные маленькими лачужками, покинутыми разбежавшимися жителями. Ратники заметно ободрились. Начальники приняли веселый вид, радуясь, что приближались к заветной цели, так долго не дававшейся им в руки. Несомненно, Колва была неподалеку, о чем следовало разузнать теми или другими способами. И вдруг, к удивлению москвитян, в стан их явился худой, изможденный человек, высокого роста, широкоплечий, с болезненным блеском черных глаз, глубоко запавших в свои орбиты. На вопрос "Кто он такой", человек этот отвечал по-русски:
– - Племени русского я. Из Новгорода Великого я прибыл сюда к землякам своим, кои в Малом Новгороде живут. Такой городок здесь есть, может, слыхали о нем?
– - Как же, слыхали кое-что. Говорят, новгородцев тут много живет?
– - Около полсотни наберется, пожалуй... А я к вам по делу пришел. Ведите меня к воеводе вашему. Ему я все обскажу.
Новгородца отвели к Пестрому, отдыхавшему в своем походном шатре. Пестрый оглядел новгородца с ног до головы и спросил:
– - Какое же дело твое, добрый молодец? Говори все без опаски, люблю я правду слушать...
– - Хочу я помочь вам пермян покорять, укажу вам дорогу к городам ихним...
– - Чего ж ради помогаешь ты нам? Неспроста же к нам ты качнулся?
– - Обидели меня сотоварищи, из Малого Новгорода прогнали. Подрался я, вишь, со старостой Коротким, скулу ему набок повернул. А он на вече жалиться стал, понавел туману на всех, просто хоть четвертуй меня за дела неподобные, о коих и я слыхом не слыхивал. А крикуны вечевые даже обрадовались, не любили, вишь, меня за слова язвительные... ну, и присудили на вече: выдворить меня из Малого Новгорода на все четыре стороны... яко татя какого непотребного...
– - А ты и захотел им за то отплатить, а?
– - усмехнулся боярин и укоризненно покачал головой.
Незнакомец горячо воскликнул:
– - Человек бо я есть, воевода славный! А человек завсегда человек... возгорелось сердце мое на обидчиков... Потому как три недели с лишним по лесам я скитался, всякою дрянью питался, ни часу покою не знал! А пермячишки эти проклятые как зверя меня травили... Ну, и не могу я обиды стерпеть, покажу вам дорогу к городкам пермянским... и все как есть обскажу, ежели позволишь ты речь мне держать...
– - Говори, я слушаю тебя, -- наклонил голову Пестрый и, брезгливо поморщившись,
Новгородец, которого звали Иваном Шувалом, подробно рассказал ему о современном положении Перми Великой, об укреплении пермских городков, наполненных тысячами защитников, о прибытии в Покчу партии повольников с боярчонком Арбузьевым во главе, вступивших в союз с местными князьями, порешившими биться с Москвою на жизнь и на смерть, что было подтверждено у них клятвою. Затем Шувал сообщил о том, что вера православная среди пермян только на ниточке держится, ибо все к Войпелю поганому вертаться замышляют, даже князья туда же глядят... Вообще, положение было серьезное, обещающее большие трудности, особенно при том условии, если пермяне оказались бы храбрыми людьми, исполненными твердой решимости сопротивляться русским до последней крайности.
Князь Федор Давыдович слушал и молчал, прикидывая в уме, как лучше действовать далее, чтобы без лишних потерь покорить Пермь Великую под нозе государя Ивана Васильевича. Присутствие Арбузьева с товарищами сильно обеспокоило его. Кто знает, какую штуку выкинут эти отчаянные головы, преисполненные к Москве злобы и ненависти? Не потерпеть бы, прости Господи, неудачи из-за забубенных головушек, так некстати затесавшихся в пермскую землю?..
"Да нет, не может того быть, -- решил Пестрый, слишком уверенный в своих силах, чтобы сомневаться в благополучном конце порученного ему дела.
– - Не поддадимся же мы здешним воителям, хоть и новгородцы им помогают!.."
– - А какой городок других покрепче будет?
– - спросил он у Шувала, осененный новою мыслью.
– - Покрепче всех Изкар будет, на горе высокой он стоит, каменным валом обнесен. Говорят, стойкий городок, настоящее гнездо разбойничье...
– - А ты не бывал разве в Изкаре?
– - Дела такого не подоспевало, воевода могучий...
– - А в каких городках ты бывал?
– - Бывал я и в Чердыне, и в Покче, и в Уросе. Только в Изкаре я не бывал.
– - А те городки каковы будут?
– - Не стоющие, можно сказать. Ибо не сдержать им первого приступа, ежели на пролом твои рати пойдут!
– - Так, так!
– - закивал головой Пестрый.
– - Слыхал я и раньше об Изкаре. Наши купцы рассказывали, которые торг здесь вели. Значит, на Изкар двинуться должно. Можешь ты дорогу нам указать?
Шувал объяснил с горестным видом, что доведет москвитян только до Низьвы-реки, являющейся границей между Верхней и Нижней Пермью. За Низьвой он ни разу не бывал, но знает, что там встретится много поселков, где можно будет найти проводника, и подневольного. Воевода опять сказал "так" и, приказав накормить новгородца, велел ему указывать направление к Низьве-реке, куда и тронулось московское воинство.
У Низьвы Пестрый остановился и стоял три дня, желая дать отдых ратникам перед решительными действиями. Тут пойман был один пермяк, не успевший скрыться из своей лачуги, -- но как ни бились с ним Шувал и монахи, допрашивавшие его на зырянском и пермяцком наречиях, он ничего не говорил в ответ или же мычал что-то непонятное, показывая руками на рот, из чего допросчики решили, что он одержим немотой либо прикидывается немым. Ночью он бежал из стана, воспользовавшись невнимательностью караульных. Только его и видали.