Сонеты. Гамлет в переводе Николая Самойлова

Шекспир Уильям

Так ноги днём, а мысль ночной порою,

Стремясь к тебе, мне не дают покоя.

28

How can I then return in happy plight

That am debarred the benefit of rest?

When day's oppression is not eased by night,

But day by night and night by day oppressed;

And each (though enemies to either's reign)

Do in consent shake hands to torture me,

The one by toil, the other to complain

How far I toil, still farther off from thee.

I tell the day to please him thou art bright,

And dost him grace when clouds do blot the heaven;

So flatter I the swart-complexioned night,

When sparkling stars twire not thou gild'st the even:

But day doth daily draw my sorrows longer,

And night doth nightly make griefs' strength seem stronger.

28

Как

состоянье счастья мне вернуть,

Ведь благодати отдыха не знаю:

От тягот дня стараясь отдохнуть,

Себя сильнее ночью утомляю?

Хоть день и ночь – враги между собой,

Меня пытая, пожимают руки:

День валит с ног дорожной суетой,

А ночь мешает спать тоской разлуки.

Чтоб угодить, твержу в ненастье: День,

Мой друг сегодня солнце заменяет,

Когда созвездья тучи прячут в тень,

Он вместо них тьму ночи украшает.

Но дни в ответ мои печали множат,

А ночь тоскою всё усердней гложет.

29

When in disgrace with Fortune and men's eyes,

I all alone beweep my outcast state,

And trouble deaf heaven with my bootless cries,

And look upon myself and curse my fate,

Wishing me like to one more rich in hope,

Featured like him, like him with friends possessed,

Desiring this man's art and that man's scope,

With what I most enjoy contented least;

Yet in these thoughts myself almost despising,

Haply I think on thee, and then my state

(Like to the lark at break of day arising

From sullen earth) sings hymns at heaven's gate;

For thy sweet love rememb'red such wealth brings

That then I scorn to change my state with kings.

29

Когда, гонимый злобой и судьбой,

Отверженный и одинокий, плачу,

Тревожа небо жалобой – мольбой,

Напрасно на проклятья силы трачу,

Мечтаю уподобиться всем тем

Чьи доблести людское хвалит мненье,

Завидуя я злюсь, не пью, не ем,

Чем вызываю сам к себе презренье.

Раскаявшись, вдруг, вспомнив о тебе,

Перестаю завидовать и злиться,

Моя душа назло лихой судьбе,

Как птица, в небо с песнею стремится.

Тогда я, мыслью о любви твоей,

Счастливей и богаче королей.

30

When to the sessions of sweet silent thought

I summon up remembrance of things past,

I sigh the lack of many a thing I sought,

And with old woes new wail my dear time's waste:

Then can I drown an eye (unused to flow)

For precious friends hid in death's dateless night,

And weep afresh love's long since cancelled woe,

And moan th'expense of many a vanished sight;

Then can I grieve at grievances foregone,

And heavily from woe to woe tell o'er

The sad account of fore-bemoan d moan,

Which I new pay as if not paid before:

But if the while I think on thee (dear friend)

All losses are restored, and sorrows end.

30

Когда на суд немых, заветных дум

Воспоминанья вызываю снова, -

Горюет о несбывшемся мой ум

И судит за растрату лет сурово,

Тогда глаза, не ведавшие слёз,

Бывают вновь затоплены слезами:

От мук любви стенаю я всерьёз,

Бесценны те, кто были мне друзьями;

Горюя из – за прожитых обид,

Болею тяжко, как болел когда – то,

Печальный счёт страданий не закрыт,

За каждый грех удваиваю плату.

Но стоит мне подумать о тебе,

Как снова благодарен я судьбе.

31

Thy bosom is endear d with all hearts,

Which I by lacking have suppos d dead,

And there reigns love and all love's loving parts,

And all those friends which I thought buri d.

How many a holy and obsequious tear

Hath dear religious love stol'n from mine eye,

As interest of the dead, which now appear

But things removed that hidden in thee lie!

Thou art the grave where buried love doth live,

Hung with the trophies of my lovers gone,

Who all their parts of me to thee did give;

That due of many now is thine alone.

Their images I loved I view in thee,

And thou (all they) hast all the all of me.

31

В твоей груди стучат сердца людей,

Которых не считал уже живыми;

Там царствует теперь любовь друзей,

Лежащих под камнями гробовыми.

Как много горьких, погребальных слёз

Любовь из глаз похитила напрасно,