Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров
Шрифт:
Гришин с некоторым замедлением протянул все-таки ладонь в ответ.
— Слушаю, Георгий Петрович. С чем явился?
— Просто повидаться, — пожал тот плечами. — Вон сколько лет не виделись.
— Вранье. Из Департамента полиции люди просто так не приходят. Непременно с пакостью. Или чего-то приперло. Зачем понадобился?
— Есть разговор, Егор Никитич.
— Ты видишь, в каком я состоянии?
— Вижу.
— И какой разговор может быть?
— Значит, в другой раз.
Потапов
— Погоди. — Внимательно посмотрел ему в лицо. — При деньгах?
— Есть маленько.
— Пойдем в кабак, там расскажешь.
— Так ведь выпьешь, и никакой разговор не получится.
— Получится!.. У меня мозги светлеют, когда опохмелюсь. — Гришина слегка повело, он схватился за стол, крикнул: — Дашка, собирайся, пойдешь с нами!
Кабак был полуподвальный, затхлый, с несколькими шумными клиентами, судя по всему завсегдатаями. Те уже были в подпитии, и не исключалась традиционная свара.
Гришин с видом завсегдатая выбрал удобный по расположению стол, рухнул на табуретку, кивнул дочке на соседний:
— Сиди там и не мешай.
Даша послушно уселась, принялась отрешенно водить глазами по засаленным деревянным стенам кабака.
Егор Никитич жестом позвал полового, тот подрулил к столу, вежливо изогнулся:
— Слушаюсь.
— Бутылку хреновухи, студень с горчичкой и хлебушка, — распорядился Егор Никитич половому, кивнул на дочку: — А мамзельке стакан узвору. Можно с пирожным.
— Будет сделано, господин.
Половой удалился. Гришин тяжело и надсадно закашлялся вновь, объяснил:
— Как застудился в зиму, с тех пор и мучает мокрота. — Закурил, с прищуром через табачный дым посмотрел на визитера. — Излагай, Георгий Петрович.
Потапов чуть поелозил на стуле, в упор посмотрел на бывшего следователя.
— Начальство, Егор Никитич, проявило к тебе неожиданный интерес. Едва ли не в спешном порядке.
— И кто ж начальство в жареное место клюнул?
— Нашелся один петушок.
— Неужто так серьезно клюнул?
— Суди сам, ежели на тебя, опального, розыск организовали. В департаменте ведь после самострела на тебе сразу крест поставили. А тут, гляди, понадобился.
— Все это не столько забавно, сколько глупо, — усмехнулся Гришин, взял принесенный половым графин, разлил по рюмкам. — Давай, Георгий Петрович, за встречу. Непонятную, хотя и с элементами интриги.
Чокнулись, выпили. Гришин, шумно сопя носом, намазал горчицу на кусок хлеба, стал закусывать, от удовольствия мотая головой и вытирая слезы. Налил по второй.
— Папенька, — подала голос Даша, аккуратно отщипывая ложечкой пирожное, — я все вижу, все замечаю.
— Не дойдем, так донесут, — отмахнулся тот и снова поднял рюмку. — Знаешь, за что, Георгий Петрович, давай выпьем?.. Никому не говорил, а тебе решусь.
— Неужели доверяешь?
— Не доверяю. Но больше не могу молчать. Важно хоть кому-то выразиться. Семь лет молчал, некому было сказать. Жена испугается, дети не поймут. А тут ты нарисовался — господин не до конца глупый и не до конца подлый.
— Благодарю за оценку, Егор Никитич.
— Не перебивай… Давай за тоску мою выпьем. Ежечасную. Все эти годы. Ежечасную и постыдную. Когда мордой в подушку, сопли в кулак. Воешь в перо… Чтоб никто не видел и не слышал. Потому что недостойно жил и так же недостойно пытался уйти из этой поганой жизни. Но даже и этого не смог сделать по-людски. Недострелился!.. Понимаешь, какой это стыд? Стыд, растерянность, никчемность. Давай за это.
— Давай.
Выпили.
— Небось сильно шибко пьянствовал все эти годы, Егор Никитич? — спросил Потапов с понимающим смешком.
— А тебе зачем знать? — вскинулся тот.
— Ну как же? Не виделись столько! Какими интересами жил?
Егор Никитич некоторое время смотрел на него. Затем с плохо скрываемым раздражением заметил:
— Ты или глупец, или выпил еще недостаточно. Мы за что только что пили?
— За тоску.
— Ну?
— Но имею я право узнать хотя бы некоторые детали твоей угарной жизни?
— Ты явился вести дознание или просто посидеть по-человечески?
— Конечно по-человечески.
— Вот и сиди.
Потапов взял графинчик, налил Гришину, себе.
— Также хочу произнести тост, — он подцепил студня на вилку, поднял рюмочку. — Судьба редко слепнет так, чтоб на оба глаза. Рано или поздно один глаз да и приоткроется. Вот он и приоткрылся. Ты, Егор Никитич, получаешь шанс, чтобы догнать то, что от тебя убежало. Лишь бы у тебя хватило силы, желания и злости.
— Злости?
— Именно злости. Вцепиться и больше не отпустить.
— Злости у меня теперь хватит. Накопил ее за эти годы.
Снова выпили. Гришин долгое время никак не мог отдышаться, тяжело закашлялся.
Даша поднялась, взяла бутылку, отнесла ее на соседний стол.
— Поставь на место! — потребовал отец.
— Будете пить — уйду.
— Еще одну, и амба. Обещаю.
Девочка вернула бутылку, села рядом на свободный стул и, похоже, отсаживаться не собиралась.
— Так о чем дело? — спросил Егор Никитич гостя.
— О налетах на банки.
— Грабят их, что ли?
— По-черному. С пугающей регулярностью.