Соправитель
Шрифт:
Какое же было мое удивление, когда я узнал про самого результативного сыщика Москвы, чье имя волшебным образом оказалось таким же, как и у знаменитого вора — Иван Осипов. Теперь Шешковский, которого я перетащил себе в помощь в Москву, подымает всех наших людей и даже работает в кооперации с Тайной канцелярией, чтобы понять роль этого Ваньки в московских событиях. Шешковский так же прорабатывает Осипова на предмет использование вора в рамках предстоящей операции. Никто в Тайной канцелярии не чинит препятствий.Наверняка, Александр Иванович Шувалов рассчитывает на мировую, дав указания всемерно способствовать разработке
То, что уже известно, говорит о недостаточности фантазии составителей книжного альманаха о бандитах Москвы. Но обвинять их не приходится, ибо даже в самые бандитские времена конца двадцатого века представить себе размах, что творится сейчас, просто невозможно. По сути, в Москве существует две власти, и еще непонятно, какая из них могущественнее. Такие деньжищи уходят в тень, что Петра Шувалова, узнай он, «хватил бы Кондратий»!
Ничего нового, что можно было считать новаторством, я не предлагал. Не знаю, как в прошлом (скорее всего подобное было), но в будущем с такой преступностью порой разбирались жестко. Тот же маршал Жуков в Одессе не миндальничал. Но и убивать этих татей я не хотел, они нужны были для иных целей, пусть в итоге оставалось им жить от силы полгода.
— Триста казаков, еще триста конных гайдамаков-сербов, полк егерей — вот сила, которую я хочу привлечь. Нужно было бы больше, но… — я замолчал, чтобы перетерпеть нахлынувшее чувство обиды.
Оттерли меня от Военной коллегии, оставили только казаков, которые и так не были официально приданы ни к какому полку, да два егерских полка с гольштинцами. Казалось, душу вложил в армию, денег потратил… Одно радует, что Апраксина так и не поставили президентом Военной коллегии, пусть он там и заправляет. Не только это злило. Но о том после. Каверзу затеваю такую, что вся Россия содрогнётся!
— По ночам солдаты и казаки будут дежурить, у каждого плутонга или десятка будет свой участок.Будут и две сотни конных, что на подхвате, случись что, — я пристально посмотрел на Татищева. — Алексей Данилович, как только прибудут казаки, отлучайте от службы всех московских сыскарей, всех.
— Ваше Высочество, но как же так? — пытался возмутиться обер-полицмейстер, но как-то вяло.Мой напор после эмоционального всплеска от злобы усиливался.
— Господин Татищев! Либо исполняете, что велено государем-цесаревичем и генерал-губернатором Москвы, либо езжайте и жалуйтесь матушке-императрице! Вы же ей напрямую в подчинении? — я поднял руку предупреждая возмущение обер-полицмейстера. — Я не закончил, Алексей Данилович! Своей волей я приказываю усилить досмотр дорог на выезде из Москвы, там станут мои люди. О других делах для искоренения разбоя в городе я скажу после.
Сам себе поражался: так жестко, бескомпромиссно я еще себя не вел, что-то просыпается во мне.Так хотели некоторые личности сломить, сделать из меня куклу безвольную, а теперь и самому страшно, ибо может внутренний зверь вырваться наружу и тогда…
— Простите великодушно, Ваше Императорское Высочество, не чрезмерны ли намерения Ваши? — осторожно спросил Трубецкой.
— Чрезмерными, Никита Юрьевич, были воровские поджоги московских домов. Узнал я и о том, что купцы да ремесленный люд, даже мануфактурщики платят мзду и московскому полицмейстерству и ворью. Кто сие допустил? Грешить на почившего генерал-губернатора не стану, но и Вы были в Москве годом ранее, —
Я встал и всем своим видом показал, что больше не собираюсь общаться. Ничего не имею против и Трубецкого, и Татищева, вероятно, они достойные люди, мы мало знакомы. Но такой бардак в Москве допустили, что, ей Богу, хочется выпороть. И Татищева тоже плетью по спине огреть, несмотря на то что в Москве тот не бывает, но ведь главный полицмейстер. Это он за все в итоге отвечает. Его подчиненные проворовались.
Оба чиновника засобирались покинуть мой кабинет.
— Никита Юрьевич, я попросил бы Вас остаться, — сказал я спешащему побыстрее уйти Трубецкому. — Присядьте!
— Я весь во внимании, Ваше Высочество! — сказал сбитый с толку князь.
— Никита Юрьевич, я наслышан о Вас, как о человеке деятельном и способном, — говорил я, двадцать три года отроду, пятидесятидвухлетнему мужчине.
Но, черт возьми, уже двадцать три года! С моим статусом уже и умудренный старик не станет называть наследника «отроком», как-то выпало из головы понимание, что в этом возрасте я никак не могу считаться неразумным, если по жизни не клинический идиот. Нужно так себя и позиционировать перед верноподданными государыни и после, когда они станут моими подданными.
— Ваше Высочество, способен я али нет, то дела должны говорить, — дипломатично ответил один из богатейших людей Москвы и не последний богатей в России.
— Давайте, князь, к делу! — прекратил я политесы и упражнения в плетении словесного кружева. — Я стану говорить прямо: мне нужны соратники.
Мимика на лице Трубецкого менялась от удивления к задумчивости, от непонимания к радости. Жаль, легко читаем князь, к примеру, дипломатическую работу не потянет, там такие «покер фейсы» держать надо, что далеко не каждый способен, будь он умен и образован.
— Соратник в виде меня, Ваше Высочество, али дворянства московского… — придя вроде бы в себя, Трубецкой вновь замялся.
— Вас, Никита Юрьевич, и не только. Москву мы вычистим, выметем мусор метлой да будем смотреть, кабы грязи в Первопрестольной было в меру. Искоренить ворье да разбойников, мыслю, невозможно, но умерить их в Москве настолько, чтобы и ночью люди ходить могли, сие можно. Много домов пожгли, и я намерен сие пространство заполнить. Имею намерения и дороги устлать. Без камня, деревом, я после покажу мои записи, как сие сладить, — я сделал паузу. — Но то начинание и так бы сладили… Так что нужны те, кто станет рядом.
Тут уже запнулся я. Дело в том, что большим моим промахом было то, что за мной, кроме грубой силы, был только титул, и больше ничего и никого. Казаки — это хорошо, егеря — не менее. Возглавлял бы я некую промосковскую партию старой аристократии, Шуваловы еще раз, а то и два, подумали, стоит ли начинаться со мной интриговать. Но пока моя команда слабовата.
Москва была обижена. Многие старинные рода, кичащиеся славой предков, оттерты от пирога под названием система управления и влияния в Российской империи. Имея огромные площади земли, на которых проживало много люда, они не влияли на решения в империи и встречали препятствия к собственному развитию. Насколько было обидно тому же Трубецкому наблюдать за взлетом Петра Шувалова? Вот ведь правда: из грязи в князи, вернее, в графы.