Соправитель
Шрифт:
С этими словами достал из папки два листа бумаги с напечатанным текстом и передал каждому из присутствующих.
— Но, господа, хотя кто-то из мудрых людей сказал, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, но в данном случае, я предлагаю сперва услышать.
Александр Михайлович раскрыл защёлки на принесенном ящичке и снял крышку, под которой находился фонограф. После необходимых манипуляций механизм заработал и в кабинете зазвучала музыка, сопровождая певца, исполняющего Марш гидрографов:
В широких просторах морей
Гидрографам бури не страшны,
В боях беззаветно отважны
За счастье Отчизны своей.
Мы с морем сроднились навек.
Все тайны его мы откроем
И путь мы проложим героям
Морей, океанов и рек.
Припев:
Родные моря!
Идем в простор мы бурный и любимый,
Отвагой горя,
Смелей, моряки вперед!
Флотом нашим гордится народ.
Нас Родина на борьбу ведет.
Вперед, моряки, вперед!
Суровой дорогой морской,
Минуя все мины и мели,
Гидрографы точно и смело
Десант поведут за собой.
Пути боевым кораблям
Огнями маяков осветят
И залпом орудий ответят
По злобным извечным врагам
Припев
Пока Баженов и Пущин подойдя вплотную к фонографу и затаив дыхание буквально вслушивались в каждое, я мысленно принёс извинения еще не родившимся курсантам гидрографического факультета Высшего военно-морского училища имени Фрунзе Землякову и Линькову, которые в иной истории написали слова и музыку в страшном и кровавом 1942 году. Единственным изменением стало замена линкоров на орудия, а фашистов на извечных. Самым трудным, был процесс легализации текста в нашей мушкетёрской компании, дабы Крылов и Менделеев поверили, что это мучительный творческий процесс. Потребовалось провести не менее трёх вечерних посиделок, подстёгивая вдохновение коньяком. Но, слава Богу, всё удалось, и я, подобно Нерону, пришел к выводу, что во мне пропадает великий артист.
Мои воспоминания были бесцеремонно прерваны Баженовым и Пущиным, которые потребовали повторить воспроизведение гимна и теперь слушали его, одновременно читая текст. После четвёртого захода он повернулись ко мне и не садясь молча стали аплодировать. А далее посыпались комплименты. Хорошо, что гардемаринское прошлое нашей троицы и успех песен, прозвучавших на театральном представлении в Смольном, успели войти в перечень легенд Санкт-Петербурга, а посему излишних вопросов не последовало. Когда возбуждение несколько спало, Баженов несколько застенчиво попросил оставить фонограф у него на несколько дней, дабы все офицеры Адмиралтейства могли насладиться сим шедевром. Право слово, как можно забрать конфету или игрушку у ребёнка? Поэтому я поспешил обрадовать Романа Ивановича, что и фонограф и три валика с записью марша это мой скромный подарок. Пущин, который сохранил остатки выдержки, быстрее пришел в себя и поинтересовался:
— Александр Михайлович после этого чуда, я даже опасаюсь спросить, а какая же вторая хорошая новость?
— Господа, — прейдя на полностью серьёзный тон, — прошу отнестись к той информации, которую вы сейчас узнаете, как к служебной тайне. Принято решение о восстановлении в Архангельске военного порта, верфей и строительстве современного дока. Тот который построили монахи монастыря не пригоден для приёма современных боевых кораблей. Как вы знаете, в прошлом году были произведены дноуглубительные работы и теперь могут швартоваться крупные суда. А теперь свежая информация. Еще по настоянию моего отца, в САСШ начали постройку двух пароходов с усиленным стальным корпусом. Их конструкция позволяет совершать плавание даже при наличии льда. Фактически их можно считать ледоколами, которые не взламывают, а разрезают льдины.
Я, не вдаваясь в подробности, озвучил их характеристики, умалчивая естественно о том, что в качестве образца для проекта послужил «Федор Литке», в девичестве «Эрл Грей», построенный в Великобритании 1909 году по заказу Канады.
— Эти два систершипа в ближайшее время прибудут в Кронштадт для дооборудования и установки артиллерийского вооружения. А далее им предстоит убыть в Архангельск и начать службу в виде вспомогательных крейсеров и одновременно военных гидрографических судов.
Разговор затянулся на несколько часов, но затем Баженов вспомнил о долге гостеприимства и предложил отобедать и немного отпраздновать столь прекрасные новости. Дабы защититься от лишних ушей, стол накрыли в комнате рядом с кабинетом, закуски доставили из буфета, а уж насчёт горючего, я предусмотрительно подстраховался и захватил с собой, ибо переход к вопросу № 6 был неизбежен. И вот после третьей рюмки, Роман Иванович желая позабавить свежим анекдотом поведал об изысканиях титулярного советника Аракчеева касательно Святоноского маяка и самоубийственных предложений касательно возможного сокращения штатов маячных команд, соответственной экономии казённых средств и даже продемонстрировал несколько фотографий. Как только я взял их в руки и всмотрелся в изображение, то хмель мгновенно улетучился, ибо перед моими глазами была именно та башня и тот пейзаж, который был в ведении. После нескольких вопросов и полученных ответов, у меня стала складываться общая картина. По докладу Полковникова, в гробнице находится не тело Михаила Николаевича, следовательно, всё-таки вариант «железной маски»? А что, заменили Бастилию на маяк, находящейся у черта на куличках, побег откуда практически невозможен? И помня систему охраны Наполеона на острове Святой Елены, вполне возможно наличие британской военной посудины. Эту версию необходимо проверить.
— Господа, — я обратился к Баженову и Пущину, — а что, если мы организуем небольшую гидрографическую экспедицию и предусмотрим после прибытия этих пароходов в Архангельск, посещение и этого маяка? Я думаю, что сие будет полезно для Гидрографической службы? Необходимый приказ и финансирование я смогу обеспечить.
Этот прожект был встречен с энтузиазмом и закреплён очередным тостом. Вскоре мы очень довольные друг-другом расстались, договорившись встретиться завтра. На следующий день встреча состоялась и прошла в более деловой обстановке. Заодно, мне удалось побеседовать тет-а-тет с титулярным советником Аракчеевым, по итогам которого Иван Петрович получил из моих рук столь желанную премию, без всяких ведомостей и наличными в сумме одной тысячи рублей., то бишь его жалованье за двадцать месяцев.
Эпилог
Эпилог
Санкт-Петербург. Новомихайловский дворец
20 ноября 1889 года
В. кн. и Соправитель Александр Михайлович
Сандро сидел в покоях вдовствующей императрицы и смотрел на осунувшееся и как-то мгновенно постаревшее лицо Ольги Фёдоровны. Вячеслав Авксентьевич Манассеин в который раз вытащил государыню буквально с того света. То, что это стало попыткой отравления выяснилось, когда не вышла на работу Мария Фролова, ее стали искать — на следующий день нашли труп молодой женщины, а при обыске комнаты, которую Маша снимала в доходном доме купчихи Качинской обнаружили и флакон с каплями белладоны. Повезло, что Ольга Фёдоровна сделала всего несколько глотков, если бы выпила обычную порцию, что была ей прописана доктором (успокоительные капли успешно подменили), то ничего бы не помогло. В это время специфических антидотов от этого яда еще нет. А то, что Манассеин быстро сориентировался и понял, что это не инсульт (апоплексический удар), а отравление, да еще столь специфическое, так честь и хвала ему как доктору. Вот только после перенесенного состояние женщины оставляло желать лучшего. Слишком большое нервное потрясение она пережила. Воспользовавшись беспомощностью Николая ему сумели-таки подсунуть на подпись документы, которые, фактически, сводили на нет все завоевания Михаила Николаевича. Самое интересное, что был готов и указ о сокращении флота, который тоже был подписан, хотя Николай и обещал в эту сферу не вмешиваться. Правда, сокращение флота подавалось как перевод двух третей кораблей в резерв, фактически, их готовы были списать, не учитывая интересы государства Российского. Николай оказался, как принято говорить, «у англичан под колпаком». И готов был подписывать что угодно, лишь бы ему не капали на мозги. Как говориться, пошёл в разнос. Трезвым за это время его не видели. При этом моё появление в Санкт-Петербурге могло стать смертельно опасным. В среде гвардейцев, окруживших Николая своими заботами, зрел заговор с целью моего устранения. Сработали мои люди. На этот раз на опережение.
И в ночь с шестого на седьмое ноября (красный день календаря) в Северную Пальмиру вошли штурмовые отряды: бригада спецназа, бригада морской пехоты, гвардейский морской экипаж. Этого хватило. Казармы гвардейцев были окружены, переворот получился быстрым и почти что бескровным: застрелился Черевин и несколько командиров-гвардейцев. Впрочем, это никакого значения уже не имело. Николая удалось изолировать и сейчас его активно лечили от алкоголизма. Я не собирался брать власть в свои руки и становится единоличным правителем. Правда, указы Николая, которые уже успел подмахнуть Витте я отменил. А сам Витте Полуроссийский (в этом варианте истории он не стал Полусахалинским, но вот кличка Полуроссийский к нему пристала намертво) оказался в Петропавловской крепости. К нему возникло очень много неприятных для него вопросов.
Сейчас я думал о том, сообщать Ольге Фёдоровне или нет о подозрениях, что Михаил Николаевич жив? И решил повременить. Врачи запретили матушке-государыне волноваться. Любые сильные эмоции, даже положительные, могли привести к кризу, который мог стать для неё роковым.
В разведку на мыс Святой нос отправился Полковников вместе со своим человеком. Надо было выяснить, что там происходит, прежде чем планировать спасательную операцию. Конечно, при условии, что там есть кого спасать. А пока оставалось только ждать. И работать. Ведь время не ждёт!