Сорняк - 2
Шрифт:
Мишке было нестерпимо жарко. Несмотря на дождь, вода на лице была солёная от пота, вздувшиеся мышцы натяжно гудели. Его трясло от переизбытка адреналина, одновременно тошнило и хотелось есть. Всё вокруг – падающие с неба капли дождя, ветер, колышущий траву, всё было как-то несуразно медленно и только сейчас начинало ускоряться к привычному ритму. Мишка стоял, смотрел на это, на лежащее на земле тело, в полтора раза больше, чем он сам, чувствовал, как стекающая по голому торсу влага приятно охлаждает, как унимаются, ноют от внезапного напряжения мышцы и связки, и тихо фигел от происходящего.
Страха, как ни странно, не было, как и радости или других сильных эмоций. Зато было чувство удовлетворения. И ещё Мишка осознал, понял наконец,
Закончив извергать желчь из пустого желудка на землю, Миша устало утёр лицо рукой и подошёл к поверженному противнику. Зверь был крупный, в длину около двух метров, может немного больше, массивный. Он обладал пятнистой серой шерстью и абсолютно чудовищными челюстями с торчащими из разинутой сейчас пасти клыками. Фиолетовый язык был высунут набок, а череп, со снесённым напрочь скальпом (если это значение можно употребить по отношению к животному), зиял глубокими проломами в двух местах, через которые просматривалась розово-серая масса мозгов. Тело представляло собой прямое воплощение силы и угрозы всему живому, имеющему неосторожность попасться на пути у этого монстра. Также был хвост, но выглядел он откровенно несуразно на фоне всего остального.
Рассматривая убитого зверя непонятно какого вида, но, несомненно, хищного, Мишка не мог решить, как с ним поступить? Шкуру, разумеется, нужно снять и забрать с собой. Мясо тоже: вырезать лучшие куски и зажарить или запечь на углях. Остатки потом возьмёт с собой. Ещё можно вырезать печень и съесть её сырой. Мишка прикинул, как он вынимает её окровавленной рукой из вспоротого живота и тут же, прямо на месте, начинает пожирать, невзирая на возможных паразитов и прочую гадость…
– Да ну ее нафиг! – вслух ругнулся и, вытащив из завязки на поясе кремневый нож, принялся за свежевание. – Мясом обойдусь. Или пожарю на углях…
Разделывал тушу долго, закончил уже в темноте. Дождь так и продолжал лить, хотя и стал значительно слабее. Миша перетащил шкуру и сложенную в неё вырезку и часть бедра под арку. Положил в сторонке, а сам принялся за высекание огня. Разложенная тонким слоем трава просохла, но загораться не спешила, и пришлось довольно долго возиться, прежде чем под естественным навесом появились первые, робкие еще языки пламени. Подкинув в костёр все набранные прутья кустарника, закинув туда же выдернутую из земли корягу, Миша пристроил сбоку расстеленную накидку, а сам присел на оставшуюся копну просохшего сена и принялся насаживать кусочки мяса на оставшиеся прутики. Подобрал несколько из валявшихся здесь же камней и пристроил на краю костра. На них поставил самый большой и плоский, и принялся ждать, пока тот раскалится, бросая голодные взгляды на разложенную тут же печень. Сырой её есть он не рискнул, несмотря на то что есть хотелось до рези в животе: Мишка точно знал, что печень бурого медведя есть нельзя. Почему – не помнил.
Костёр нещадно дымил, большая часть дыма сносилась в сторону и растворялась в темноте ночи, но приятного всё равно было мало. Камень, наконец, раскалился, Мишка выложил на него тонко нарезанные кусочки мяса, немного подумал, и ломтики печени положил в стороне. Теперь к запаху дыма примешался ещё и распаляющий аппетит аромат. Рот моментально наполнился слюной, и Мишке пришлось сглотнуть её, чтобы не захлебнуться, в переносном, конечно, смысле. Подождав ещё немного, схватил прутик с подрумянившимся уже кусочком и с огромным удовольствием впился в него зубами. Из-под корочки мгновенно прыснул сок, потёк по подбородку, рукам… Сейчас парню на это было наплевать: его организм добрался до еды, и он не имел никакого намерения мешать ему восполнять потерянную за день перехода и неожиданную короткую схватку энергию.
Первые три куска он заглотил, не разбирая особо ни вкуса, ни запаха, а вот последующие, которые снимал уже с камня, ел более медленно и обстоятельно. Мясо было довольно жестким и жирным, на вкус чем-то неуловимо напоминало баранину.
Наконец, поборов первый голод и выложив для жарки вторую порцию, обратил внимание на печень. Выглядела она аппетитно, шкворчала на раскаленном камне и манила подрумянившимся боком… Мишка уже протянул руку с прутиком, чтобы насадить кусочек, но, передумав, отдернул её обратно. Печень – не та штука, чтобы с ней шутить. А бережёного, как известно, Бог бережёт. Врачей тут поблизости нет, больниц тоже не наблюдается. И загибаться от острого отравления или быть заживо съеденным паразитами Мишке как-то не хотелось. Недолго думая, он подхватил зажарившийся кусок и выкинул в бурлящий ручей. Через мгновение и остальная часть печени полетела следом. Ну её подальше, чтобы не было соблазна.
Через некоторое время, покончив с едой, Миша снова выскочил под дождь, нарезал на склоне пучок прутьев и, подкинув их в костёр, принялся за добытую шкуру. Долго выскабливал мездру и натирал внутреннюю часть золой. Потом скрутил её, перетянув кожаным ремешком, чтобы держалась, передвинул прогоревшую кривулину, подкинул в костёр ещё прутьев и развалился на постеленной на землю накидке из сурковых шкурок.
Костер уютно потрескивал, дымил, наполняя пространство под навесом запахом гари, снаружи шёл дождь и какая-то возня, но Миша всего этого не видел, он тихо посапывал во сне, повернувшись спиной к огню. На губах его была сытая улыбка, а правая рука цепко держалась за рукоять булавы.
Утром дождь так и не прекратился. Недовольно косясь на морось, Миша разворошил остатки костра, прогоревшие в труху угли, и вытащил на свет четыре толстых, размером с небольшой арбуз, глиняных шара неправильной формы. С силой ударил камнем по одному из них, за образовавшуюся трещину разломил половинки в стороны и с удовольствием принюхался к расплывшемуся в воздухе вокруг запаху. Определенно вчерашняя идея запечь остатки мяса в глине удалась.
Ещё до того как заняться шкурой, Мишка понял, что всего мяса, что он добыл, за раз ему не съесть. Жарить всё на камнях смысла особого тоже не было, не будет оно храниться, если только до утра. Но на утро и так уже осталось. Что же делать с остальным? А ещё надо со шкурой как-то расправиться: если он, конечно, хочет её заполучить. Но и дать пропасть довольно большому количеству чистого мяса было бы просто глупо. И тогда Мишка поступил так, как планировал поступить, если вдруг поймает какую-либо мало-мальски крупную птицу. То есть запечь в глине целиком, способом широко разрекламированном в целом сонме литературы, хоть каким-то боком относящимся к охотничьей тематике. Именно по этой же причине глины взял с изрядным запасом, охотники они, как известно, ребята хоть и правдивые, но не во всем… Тем не менее древний способ дал прекрасный результат. Мясо внутри глиняного кома прекрасно пропеклось, и в ближайшие пару дней наверняка не испортится.
Обстоятельно перекусив, расколупав, очищая от спекшейся глины остальные куски и сложив их в котомку, Миша поднялся, посмотрел на мелкий дождь снаружи, вздохнул. Подвязал на спину скрученную шкуру давешнего хищника, огляделся по сторонам, проверяя все ли взял, поудобнее перехватил булаву и вышел под дождь. Вначале поднялся на склон, миновав кусты, дошёл до того места, где на него вчера напал зверь. На примятой траве ещё остались видны следы борьбы, кровь… Но вот самой туши не было! Осталось несколько обглоданных костей да след из продранной измазанной кровью и какими-то ошметками травы, уходящий в степь.