Сорок дней спустя
Шрифт:
— Настя.
Антону показалось, что приятнее этого голоса он не слышал. В прежней жизни он укладывал женщин штабелями, да и в Убежище, где наблюдалась демографическая диспропорция не в пользу слабого пола, у него было три подружки. В любовь с первого взгляда он не верил, но было в девушке что-то такое, что заставляло взглянуть во второй. И в третий. Напрасно он встретился с ней глазами. Антон просто хотел проверить, как она, и вот пропал. Возможно, на всю жизнь.
Они шли мимо гаражей обратно к дому, где ждал Мельниченко. Караваеву не пришлось тащить ее за собой: девушка
— Так откуда ты, если не секрет, будешь? — повторил он.
— Из метро, — неожиданно ответила то ли девочка, то ли виденье.
— А раньше?
— Нет никакого раньше.
— Прости, — он вздохнул. — Мог бы догадаться. Мы все через это прошли. Но ты больше не будешь одна, поверь мне.
К их приходу Борис уже уложил добычу на санки. Когда он увидел, что товарищ возвращается не один, у него чуть челюсть не отвисла.
Увы, больше они из найденыша слова не вытянули. Может, Настю смущал Мельниченко, улыбающийся и ощупывающий ее фигуру сальным взглядом. Вопросы «Как ты выжила?», «Чем питалась?» остались без ответа. Только на «Хочешь есть?» последовал быстрый кивок.
Пятью минутами больше, пятью меньше — теперь это роли не играло. За такую груду мяса им многое спишут. Можно зайти в подъезд и передохнуть — у девушки непонятно в чем душа держалась, того и гляди в снег упадет. Сколько же она просидела в той будке? Когда они присели на диван одной из квартир первого этажа, Карабас открыл банку тушенки, выложил еду в миску и с помощью карманной горелки на сухом спирту разогрел. Налил в кружку кофе из термоса, плеснул туда коньяка из фляжки. Протянул кушанье и напиток девушке. Та приняла угощение, неожиданно достала из кармана ложку и начала чинно поглощать пищу. Оба приятеля не сдержали усмешек.
Валенки на ногах — это правильно, а вот китайская куртка никуда не годится, и Караваев решил подобрать ей что-нибудь потеплее. Пока она ела, он отыскал в одной из квартир допотопный овчинный тулуп, похоже, помнивший еще коллективизацию. Непрактично, но тепло. В идеале бы, конечно, что-то похожее на доху, но где сейчас такую найдешь…
Кто она такая? Откуда взялась на его голову? До ближайшей станции метро — Доватора, отделку которой закончили незадолго до апокалипсиса — километров пять. Две недели назад туда заглядывали разведчики, и насколько знал Караваев, никого не обнаружили.
Слабо верилось, что она могла выжить в одиночку. Даже когда не трещали эти жуткие морозы, протянуть больше пары суток на улицах одному было нереально, тем более девчонке.
— Может, от «рыбаков»? — предположил Мельниченко, продолжая плотоядно разглядывать новую знакомую.
— Леший знает, — пожал плечами Караваев, поймав себя на том, что ему хочется заехать ему в дыню. — Вряд ли. Они бы своего не упустили. Тем более такую.
Последнюю фразу он произнес вполголоса.
В этот момент чей-то голос вмешался в их разговор. Проснулась рация — знак того, что их исчезновение кому-то показалось чрезвычайным обстоятельством. Магнитная буря над городом, похоже, шла на убыль.
— «Одуванчик»,
Всю дорогу до наблюдательного пункта одна мысль жужжала у Антона в голове, как пойманный в кулак шершень. Он понятия не имел, что делать с этой девкой. Дозорным Убежища случалось встречать людей во время патрулирования, но еще никого они не брали с собой.
«Ладно, приведем, а там видно будет, — решил Караваев. — Поди, не прогонят».
Запрет на пропуск посторонних и строжайшая тайна местонахождения имели смысл, когда вокруг бродили толпы людей. Теперь людей нет. А от одной голодной сиротки Убежище не обеднеет.
Люди в Академгородке были, несколько тысяч, — но все они покинули построенные еще при Хруще щелястые панели и перебрались в частный сектор. Меньшая часть никуда из города не уходила, другие успели побывать в лагерях беженцев и деревнях и вернулись назад, поняв, что там их никто не ждет, а шансов выжить еще меньше.
Ближе всего к Убежищу селились те, кого обитатели последнего называли «рыбаками». Люди из бункера не встречались с ними, установив только односторонний визуальный контакт. В хорошую погоду, то есть когда с неба не падает пепел, с наблюдательного пункта можно разглядеть, как у новой береговой линии мелькают огоньки. Сами Хомяк с Карабасом «рыбаков» не видели, но парни за три смены до них, рассказывали, что заметили, как пятеро мужиков, закутанных по самые глаза, точно чукчи, тащат сани с чем-то тяжелым, на манер оленьей упряжки.
Судя по тому, что «рыбаки» обжили несколько домов, их было немало: человек пятьдесят.
Дня четыре назад, оттуда доносились один за другим ружейные выстрелы, потом долго и упорно строчили два автомата под аккомпанемент сухого треска винтовок. Огоньки после того случая не исчезли; напрашивался вывод, что «рыбаки» атаку неизвестных отбили. Хотя не исключено и обратное: что хозяева зданий после боя поменялись.
Больше о соседях не было известно ничего, а те ни о каком Убежище скорее всего и не догадывались.
На пятый день после атомного удара, когда паника чуть улеглась, гладь Оби разлившейся после разрушения плотины, покрылась лодками — самые умные уцелевшие выходили на реку кто на чем мог, чтоб пополнить рацион белком. Некоторые не брезговали собирать даже плававшую кверху брюхом рыбу, соревнуясь с воронами и чайками. Вниз и вверх по течению гремели взрывы толовых шашек, добивая ту, что не всплыла после ядерного удара. Сети, бредни — все шло в ход; пока не стал лед, ловили даже раков, которые уже успели попробовать мясо смытых в реку мертвецов.
Но сейчас вряд ли можно что-то выловить в полыньях. Если рыба и осталась, то только в верховьях реки, подальше от радиации и обезумевших от голода людей. Скорее «рыбаки», пользуясь своим стратегическим положением, ходили в рейды на другой берег, который был обезображен цунами и наводнением и практически необитаем. Раньше там было зловонное болото, а теперь громоздились ледяные торосы, похожие на ландшафты Гренландии. Зато из-подо льда можно было выудить что-нибудь съедобное.
Ближе в радиусе нескольких километров людей не было.