Сорок изыскателей. За березовыми книгами
Шрифт:
— Как не стыдно! Как не стыдно!
— Соня! — Я даже покраснел за свою дочку.
— Да, правда, очень хочется. — Соня тяжело вздохнула. Заведующий рассмеялся:
— Вы сейчас действительно идите в чайную, а историю Ирины Загвоздецкой вам лучше всего расскажет Номер Третий — директор школы-десятилетки. Школа помещается в бывшем дворце Загвоздецких. Вы там будете, наверное, ночевать.
— Простите, еще один вопрос, — сказала Магдалина Харитоновна. — Вы по каким-то причинам несколько странно называете, видимо, весьма уважаемых граждан. Не находите ли вы, что это антипедагогично, особенно при детях?
— Нисколько не нахожу! —
— Послушайте, где достать рецепт? — не утерпела Магдалина Харитоновна.
«Это и мне понадобится, — подумал я, — привезу жене вместо варений и солений хоть рецепт удивительного пирога».
— А откуда все-таки пошли эти номера? — не унималась Люся.
Заведующий оживился.
— О, это целая история! Еще до войны как-то приехал сюда… — Он спохватился и перебил самого себя: — Простите, очевидно, вы все хотите есть, а не только эта толстушка? — И он указал на оторопевшую Соню.
— Нет, нет, рассказывайте, пожалуйста, рассказывайте!
И Люся, и Магдалина Харитоновна, и дети обступили старика.
Только Володя-Индюшонок отвернулся и стал мрачно жевать рукав своей рубашки.
— Рассказывайте, я вас буду слушать, я буду терпеть, — покорно вздохнула Соня.
— Вы о художнике Ситникове, конечно, слышали? — Заведующий назвал одного из наших славных мастеров прошлого столетия. Целый зал в Третьяковке был отведен его картинам и пейзажам. — Так вот, у Ситникова есть сын, в настоящее время глубокий старик, так называемый Номер Седьмой. Незадолго до войны приехал он к нам со своей семьей, и знаете зачем? Специально, чтобы разузнать, для какой такой цели лет сорок назад его папенька посетил наш город. Он всех нас перетревожил. «Существует письмо моего отца к моей матери. Отец убежден — с вашим натюрмортом связана какая-то тайна. Такое замечательное произведение искусства, и никто не знает, кто его автор. Ищите, ищите!» — тормошил нас Номер Седьмой. И мы начали искать. Все лето шарили, все эти ящики с бумагами, что в башне сейчас хранятся, пересмотрели, всех любецких старожилов переспросили. И ничего! Вот почему меня так несказанно взволновал ваш рассказ о портрете.
— А может, вы не все ящики открывали? — спросил Витя Большой.
— Не беспокойтесь, молодой человек, когда историки ищут, они не пропускают ничего! — Заведующий повысил голос: он явно начал раздражаться.
— А может, вы хоть одного меня в башню пустите? — вкрадчиво попросил Витя Большой.
— Молодой человек, не мешайте мне рассказывать! — резко оборвал его заведующий.
Некоторые мальчики отошли и о чем-то оживленно и едва слышно заспорили…
Вдруг кто-то легонько толкнул меня в бок. Я оглянулся. Оба близнеца яростно шептали:
— В башне, в башне он прячет портрет. Он все врет, нарочно не пускает!
— Сын художника Ситникова, — продолжал свой рассказ заведующий, не обратив внимания на шепот мальчиков, — был как раз такой живчик и непоседа. И подобных непосед в нашем городе он насчитал шесть человек. Но, к сожалению, для их обозначения на русском языке существует весьма длинное, неуклюжее слово с приставкой, суффиксом и окончанием. Вот сын художника нам и предложил: давайте это неуклюжее слово долой, а чтобы вас как-то различать, дадим каждому порядковый номер.
— Какое же это слово? — спросила Магдалина Харитоновна и вытащила голубой альбомчик и авторучку.
— И-зы-ска-тель, — медленно проскандировал заведующий, — то есть человек, который что-то ищет…
— На земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и даже в космосе, — начала декламировать Соня. А за ней подхватили и остальные.
— Совершенно верно, — неожиданно улыбнулся старик. — И добавьте: у себя в комнате, у себя в саду, у себя на работе.
Я был буквально ошарашен удивительным совпадением с Мишиной теорией и переглянулся с Соней.
— А люди, которые ничего не ищут и не хотят искать — это тюфяки? — пропищала Соня.
— Нет, до тюфяков мы не додумались.
— Простите, ваши изыскатели — Номер Первый, Третий, Четвертый и так далее. Почему вы пропустили Номер Второй? — заинтересовалась Люся.
— Какая вы, девушка… — И заведующий недовольно кашлянул, так и не докончив Люсиной характеристики. — Видите ли, это как раз единственное, по моему мнению, не совсем удачное прозвище.
— Нам нужно познакомиться со всеми Номерами, — настаивала Люся, — они давно живут в Любце, и я уверена, они помогут нам искать портрет. Кто же Номер Второй?
— Видите ли, собственно говоря, это я. Но я давно уже перестал что-либо искать.
Ребята, заткнув ладонями рты, едва удержались от смеха. Соня прыснула на весь кремлевский двор.
— А Номер Четвертый, — старик сделал вид, что ничего не расслышал, — представьте себе, исчез, так и не вырастив голубых георгинов. Его дом снесли, когда расширяли бутылочный завод и организовали новый хрустальный цех. Этот человек так расстроился и обиделся, что уехал неизвестно куда. А Номер Пятый, как я вам говорил уже, изобретательница «утопленника», — она как раз жена этого живчика. А Номер Шестой… — продолжал свою речь заведующий, казалось, он говорил не о живых людях, а объяснял, куда какой трамвай ходит. — А Номер Шестой — это сын живчика, Ларюшка, озорник был невыносимый, но, между прочим, в двенадцать лет рисовал чуть-чуть похуже своего дедушки.
— А как он баловался? — не утерпел Витя Перец.
— А вот как. Когда человечество изобрело керосинку, оно не додумало одной детали: что делать, если фитиль провалится внутрь? Попытайтесь-ка вытащить. Так вот, упомянутый Ларюшка однажды прокрался в мою кухню и ввернул фитиль. Пробовал я на палочку накручивать, вязальным крючком зацеплял — безрезультатно. Так и прозябает с тех пор моя керосинка с фитилем внутри; пришлось электроплитку завести. — Номер Второй глубоко вздохнул, потом продолжил свой рассказ: — А Номер Седьмой — это он сам, главный непоседа. Кстати, он живет от вашего Золотого Бора не так далеко вверх по реке. Живописное место на высоком берегу реки. Он сейчас директор Ситниковского музея. Слыхали об этом музее?