Сорок пять(изд.1982)
Шрифт:
— Черт побери! Различие ты провел тонко. Или я сильно ошибаюсь, или ты когда-нибудь станешь искушенным богословом. Но в таком случае для чего же ты туда заходил?
Клеман ничего не ответил, и, несмотря на темноту, Шико прочел на его лице твердую решимость не сказать больше ни слова.
Решимость эта крайне огорчила нашего друга, у которого вошло в привычку все знать.
Разговор совсем прекратился. Молодой человек не говорил ни слова и, казалось, чего-то
Шико повел речь о путешествии, которое юноша собирался совершить вместе с ним, рассказал, что в странах, где он только что побывал, искусство фехтования в большом почете, и небрежно добавил, что даже изучил там несколько удивительных приемов.
Но вся эта болтовня Шико не смягчила неподатливого мальчика, и он продолжал хранить упорное молчание относительно того, что же ему нужно было в этом квартале.
Раздосадованный, но вполне владея собой, Шико решил прибегнуть к несправедливым нападкам. Несправедливость — превосходное средство, чтобы вызвать на откровенность женщин и детей.
— Что там ни говори, мальчуган, — сказал он, словно возвращаясь к прерванной мысли, — а ты все же посещаешь гостиницы, да еще какие! Те, в которых можно встретить прекрасных дам, и словно зачарованный глядишь на окна, где мелькает их тень. Мальчик, мальчик, я все расскажу дону Модесту.
Удар попал в цель.
Жак обернулся словно ужаленный.
— Неправда! — вскричал он, красный от стыда и гнева. — Я на женщин не смотрю!
— Смотришь, смотришь, — продолжал Шико. — Когда ты вышел из «Гордого рыцаря», там находилась одна очень красивая дама, и ты обернулся, чтобы увидеть ее еще раз; я знаю, что ты ждал ее в башенке, что ты говорил с нею.
Жак не смог сдержаться.
— Конечно, я с ней говорил! — воскликнул он. — Разве это грех — разговаривать с женщинами?
— Нет, если, говоря с ними, не поддаешься искушению сатаны.
— Сатана тут ни при чем: я вынужден был говорить с этой дамой, раз мне поручили передать ей письмо.
— Поручил дон Модест Горанфло?
— Да, а теперь можете ему жаловаться на меня!
При таких словах внезапная догадка осенила Шико.
— Я так и знал, — сказал он.
— Что знали?
— То, чего ты не хотел мне говорить.
— Я и своих личных секретов не выдаю, а тем более чужих тайн.
— Да, но мне можно.
— Почему?
— Потому что я дпуг дона Модеста, и, кроме того…
— Ну?
— Я заранее знаю все, что ты можешь мне рассказать.
Юный Жак посмотрел на Шико с недоверчивой улыбкой
Шико сделал над собой усилие.
— Во-первых, этот бедняга Борроме…
Лицо Жака помрачнело.
— О, — сказал мальчик, — если бы я там был… все обернулось бы иначе.
— Но тебя там не было, так что бедняга скончался в каком-то третьеразрядном кабачке и, отдавая богу душу, произнес имя дона Модеста.
— Да.
— И дона Модеста тут же известили об этом.
— Да, прибежал какой-то насмерть перепуганный человек и поднял в монастыре тревогу.
— А дон Модест велел подать носилки и поспешил к «Рогу изобилия».
— Откуда вы все это знаете?
— Я ведь немножко колдун, малыш.
Жак попятился.
— Это еще не все, — произнес Шико, чье лицо прояснялось, по мере того как он говорил. — В кармане убитого нашли письмо.
— Совершенно верно, письмо.
— И дон Модест поручил Жаку отнести это письмо.
— Да.
— И юный Жак тотчас же побежал в особняк Гизов.
— О!
— Где он никого не нашел.
— Боже мой!
— Кроме господина де Мейнвиля.
— Господи помилуй!
— Каковой привел Жака в гостиницу «Гордый рыцарь».
— Господин Брике, господин Брике! — вскричал Жак. — Раз вы и это знаете…
— Э! Тысяча чертей! Ты же видишь, что знаю! — воскликнул Шико, торжествуя, что ему удалось рассеять мрак, скрывавший чрезвычайно важную тайну.
— Значит, вы должны признать, господин Брике, — продолжал Жак, — что я ничем не погрешил!
— Правильно, — сказал Шико, — но ты все же грешил в мыслях.
— Я?
— Разумеется; ты нашел герцогиню очень красивой.
— Я?
— И обернулся, чтобы еще раз увидеть ее в окно.
— Я?! — Монашек вспыхнул и пробормотал: — Правда, она похожа на образ девы Марии, что висел у изголовья моей матери.
— Как много теряют люди нелюбопытные! — прошептал Шико.
Тут он заставил юного Клемана, которого держал теперь в руках, пересказать заново все, что он сам только что рассказал.
— Видишь, — сказал Шико, когда мальчик умолк, — каким плохим учителем фехтования был для тебя брат Борроме!
— Господин Брике, — заметил юный Жак, — не надо дурно говорить о мертвых.
— Да, но признай все же, что брат Борроме владел шпагой хуже, чем тот, кто его убил.
— Это правда.
— Ну, а теперь мне больше нечего тебе сказать. До скорого свиданья, мой маленький Жак, и, если хочешь…
— Что, господин Брике?
— Я сам буду давать тебе уроки фехтования.