Сорок пять(изд.1982)
Шрифт:
— Вы скрытны, сударь, — молвила дама, улыбаясь.
— Да, сударыня, когда это необходимо.
— Но я не вижу здесь повода для скрытности, — сказала незнакомка. — Ведь, памятуя о нашем знакомстве, хотя и мимолетном, вы сообщите мне, что это за послание.
Дама вложила в последние слова все кокетство, все очарование, которое может вложить хорошенькая женщина в свою просьбу.
— У меня нет устных поручений, сударыня; моя миссия состоит в том, чтобы передать письмо ее светлости.
— Где же это письмо? — спросила незнакомка, протягивая руку.
—
— Но поскольку герцогиня отсутствует, — нетерпеливо сказала дама, — вы можете, следовательно…
— Нет, не могу.
— Вы не доверяете мне, сударь?
— Должен был бы не доверять, сударыня, — ответил молодой человек. — Но, несмотря на таинственность вашего поведения, вы внушили мне, признаюсь, совсем не то чувства, о которых говорите.
— Правда? — воскликнула дама, чуть покраснев от пламенного взора Эрнотона.
Эрнотон поклонился.
— Будьте осторожны, господин посланец, — сказала она, смеясь, — вы объясняетесь мне в любви.
— Вы правы, сударыня, — молвил Эрнотон. — Не знаю, увижусь ли с вами опять, этот случай слишком драгоценен, чтобы я мог его упустить.
— Понимаю: желая меня видеть, вы нашли предлог, чтобы пробраться сюда.
— Чтобы я, сударыня, искал предлог?! Вы меня плохо знаете. Я странный человек, согласен, и не поступаю так, как все.
— Вижу, вы рассудительный и осторожный влюбленный, — смеясь, сказала дама.
— Можно ли удивляться, что вы внушили мне некоторые сомнения, сударыня, — возразил Эрнотон. — Разве принято, чтобы женщина одевалась мужчиной, прорывалась через заставу и шла смотреть, как будут четвертовать на Гревской площади какого-то несчастного, и при этом делала ему непонятные знаки?
Дама слегка побледнела, но тут же улыбнулась:
— Вам не хватает проницательности, сударь! Достаточно иметь чуточку здравого смысла, и все, что вам кажется темным, тотчас же объяснится. Разве не естественно, что госпожа де Монпансье интересовалась судьбой господина де Сальседа, его признаниями, истинными или ложными, — ведь они могли скомпрометировать весь лотарингский дом! А если это естественно, сударь, то почему бы герцогине не послать верного, близкого друга с поручением присутствовать на четвертовании и видеть воочию, как говорят во дворце Правосудия, малейшие подробности казни? Этим другом, сударь, оказалась я, доверенное лицо ее светлости. Теперь подумайте, могла я появиться на Гревской площади в женской одежде и остаться равнодушной к страданиям этого мученика, к его попыткам сделать признание?
— Вы совершенно правы, сударыня, — промолвил Эрнотон с поклоном. — Клянусь, я восхищаюсь вашим умом не менее, чем вашей красотой.
— Благодарю вас, сударь. Значит, теперь, когда мы познакомились и объяснились, вы дадите мне письмо?
— Невозможно, сударыня, ибо я поклялся герцогу Майенскому, что передам его в собственные руки госпожи де Монпансье.
— Скажите лучше, — воскликнула дама, не в силах сдержать раздражения, — что письма не существует,
— Ив этом, как и во всем остальном, сударыня, я говорил чистую правду.
— Хорошо! Пусть будет так! Вы меня видели, я доставила вам это удовольствие в оплату за прежнюю услугу. Мы квиты, прощайте.
— Я повинуюсь вам, сударыня, — сказал Эрнотон, — и ухожу, раз вы меня прогоняете.
На этот раз дама рассердилась всерьез.
— Вот как! — воскликнула она. — Вы полагаете, что достаточно проникнуть сюда под любым предлогом к знатной даме, а затем сказать: «Мне удалась моя хитрость, и я ухожу»? Сударь, так благородные люди не поступают.
— Я не стану отвечать на ваши жестокие слова, сударыня, и постараюсь забыть обо всем, что говорил вам пылкого и нежного, раз вы так дурно ко мне расположены. Но я не уйду под тяжестью ваших суровых обвинений. У меня действительно есть письмо господина де Майена, адресованное госпоже де Монпансье, и вот это письмо.
Эрнотон протянул даме письмо, не выпуская его, однако, из рук.
Незнакомка бросила взгляд на письмо и воскликнула:
— Это его почерк! И кровь!
Ничего не отвечая, Эрнотон спрятал письмо, еще раз вежливо поклонился и, смертельно бледный, направился к выходу из гостиной.
На этот раз дама побежала за ним и схватила его за плащ.
— Ради бога, сударь, простите! — воскликнула она. — Неужели с герцогом случилось несчастье?
— Прощаю я или нет, сударыня, — сказал Эрнотон, — это безразлично: ведь вы просите прощения только для того, чтобы получить письмо, но читать его будет одна госпожа де Монпансье.
— Безумец несчастный! — воскликнула дама с гневом, исполненным величия. — Неужели ты считаешь, что перед тобой служанка? Я герцогиня де Монпансье! Отдай мне письмо!
— Вы — герцогиня! — воскликнул Эрнотон, отступая в ужасе.
— Конечно. Разве ты не видишь, что я хочу поскорее узнать, что пишет мой брат?
Но вместо того, чтобы повиноваться, как ожидала герцогиня, молодой человек скрестил руки на груди.
— Могу ли я верить вашим словам, — сказал он, — если вы уже дважды мне солгали?
Глаза герцогини метали молнии, но Эрнотон храбро выдержал их пламень.
— Вы сомневаетесь! Вам нужны доказательства! — властно молвила молодая женщина, в гневе разрывая свои кружевные манжеты.
— Да, сударыня, — холодно ответил Эрнотон.
Незнакомка схватила звонок.
Пронзительный звон раздался по всем комнатам, и, раньше чем он затих, появился слуга.
— Что угодно, сударыня? — спросил лакей.
Незнакомка гневно топнула ногой.
— Пусть сейчас же придет Мейнвиль!
Лакей выбежал из комнаты. Минуту спустя торопливо вошел Мейнвиль.
— К вашим услугам, сударыня, — сказал он.
— С каких это пор вы величаете меня «сударыня», господин де Мейнвиль? — раздраженно спросила герцогиня.