Сорвать банк
Шрифт:
– А у вас в зале машины снабжены роликами? – спросил я.
– Конечно, а как же иначе? В особенности те, что стоят в начале ряда. Понимаешь меня? Мы считаем, что клиент, который просто остановился около игрального автомата и опустил четыре или пять медяков, – это человек, который прекратит игру сразу же, как только спустит эти свои медяки. Он играет просто от нечего делать. Может, он турист, который хочет похвастаться, что побывал на Диком Западе.
– Но почему не дать им, туристам всяким, периодически выигрывать? Разве это не будет хорошей приманкой?
– Нет. Это невыгодно. У них в кармане для проигрыша всего
Так все и строится. Клиент прокладывает себе дорогу в глубь игральных автоматов – на его пути сначала стоят четыре или пять машин по пять центов, затем десятицентовик, потом опять пятицентовик, дальше две по двадцать пять, за ними два пятицентовика и, наконец, еще одна по двадцать пять. Ну и когда он добрался до конца, он уже выплатил нам кучу денег. Потому что первые машины так набиты роликами, что он не может выиграть ничего особенного. Нам нечего беспокоиться. Мы уже купаемся в деньгах. И если он сорвет банк – тоже не станем беспокоиться, он положит монеты в карман и уйдет. Может, и так. Но он – наркоман игры, завтра он вернется. И так день за днем… Вот почему я и принял тебя за мошенника, когда ты сорвал банк на пятицентовой машине перед входом. Обычно для твоего банка максимум – две полоски на первом колесе. То есть у тебя один шанс из десяти. Потом на среднем колесе одна и на третьем одна. Понимаешь? Один шанс из двадцати на каждом из этих колес, и один из десяти на первом колесе. К тому же на первом колесе одну из полосок мы закрыли роликом. А теперь посчитай, сколько у тебя шансов, чтобы сорвать большой куш.
– А что ты скажешь о той девушке? – наконец спросил я, уже изнемогая от свалившихся на меня новых знаний.
– Эта девчонка, братишка, хитрюга. Я сразу ее приметил.
– Давно это было?
– Дней десять или две недели назад. Она просто впилась в игральный автомат. Сначала играла честно, как надо. Запудрила мне мозги, милая такая обманщица. На самом деле провела меня, как сосунка. Сначала я и не думал, что ей что-нибудь светит, кроме как остаться при своих. Проверяю машины после ее ухода – машины в полном порядке… Короче, она здорово меня надула. Просверлила пару машин, а я уже и проверять их за ней перестал. Девчонка доила их пару дней, а сегодня вечером со своим дружком появилась для более крупной чистки. Это как пить дать… Ну и я подготовился. Если бы ты не сорвал – нежданно-негаданно – крупный банк на машине с роликами, я бы их прищучил.
– Откуда ты? – переменил я пластинку.
– Родился в Новом Орлеане. Сюда приехал из Сан-Франциско. Я осмотрел тут машины и заметил, что половина из них высверлена. Я сказал Харви Брекенриджу, что он лопух. Немного с ним поговорил, показал ему приемы, он дал мне работу – охранять от жулья его заведение. Я говорил ему, что знаю все шайки, которые работают с машинами. И я на самом деле знал. А вот что Сид Дженникс ударился в игорно-машинный рэкет – не знал. И эта девчонка для меня новенькая… Да и здесь, в Лас-Вегасе, они вообще не так опасны, как в Калифорнии.
– Почему?
– Потому что в других штатах игра запрещена. А здесь, в Лас-Вегасе, разрешена.
– Ну и что с того?
– Напряги мозги, приятель, напряги мозги. Предположим, игра запрещена, а ты ловишь парня, выуживающего деньгу. Ты вышвыриваешь его из зала на улицу, орешь на него, но не можешь его арестовать, потому что он… ничего не крадет. А не крадет почему? У тебя нет игрального автомата, закон запрещает тебе его иметь. Улавливаешь?
– Улавливаю.
– Что-нибудь хочешь узнать еще?
– Не знаешь, как зовут девушку?
– Нет.
– Как же ей удается ввязаться в игру? Кто ее подначивает? Или делает здесь… свою игру?
– С мужчинами?
– Да.
Луи поскреб свою шевелюру:
– Лас-Вегас, братишка, отличается от других городов, и Невада – от других штатов. Девчонки приезжают сюда, чтобы развестись. Они вынуждены ждать, пока устроят себе место жительства. Хорошо, если все закончится быстро, а если нет? Время тянется медленно. Девушкам становится одиноко… И когда какой-нибудь смазливый парень кладет на нее глаз, она начинает думать: «А почему бы и нет, черт возьми…» Им тут нечем больше заняться… так или иначе, почти все они делают карьеру таким образом.
– Ты можешь вспомнить кого-нибудь, кто был вместе с той девушкой?
– Вроде нет. Но… погоди-ка, а ведь правда… Я вспоминаю одну, была здесь вчера, вроде бы вместе с той, кто тебя интересует. Нечто сногсшибательное.
– Можешь ее описать?
– Еще бы! Рыжая-рыжая! Не помню, какого цвета у нее глаза, но вся-то она рыжая, клубника со сливками. Ходит, и все у нее двигается, плавно-плавно, как желе на тарелке.
– Полная? – спросил я.
– Нет. Точно, нет. Скорей худенькая, но не костлявая. Женщины, бывает, доводят себя диетой… руки и ноги как спички, суставы у них застывают, ходят, будто деревянные. Та… совсем все иное у нее.
– Сколько лет?
– За двадцать.
– Сколько раз она сюда приходила?
– Пару раз. И оба – с твоей девушкой… Стой, я еще кое-что припоминаю. У нее нос как у кролика.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты знаешь, как кролик двигает носом? Вот и у нее так, и, когда она была немного взволнована, ноздри так же подрагивали… Я это заметил. А вообще – очень привлекательная, стоило бы за ней приударить.
Я протянул руку:
– Спасибо, Луи.
– Да не за что. И никаких обид из-за плюхи?
Я отрицательно замотал головой.
– Если честно, – сказал Луи, – ты оказался слабоват. Заметь, ты совсем не держал шею. Когда дерешься, ты должен держать шейные мускулы, понимаешь! Коль удар пройдет сквозь твою защиту и ты будешь вынужден ловить его на подбородок – ты тогда не свалишься, удар пойдет вскользь. Понимаешь?
– Нет, Луи. И у меня сейчас нет времени вникать в такие вещи. Как-нибудь ты мне покажешь.
Он просиял.
– Правда, дружище? Ух ты, здорово б было. Да и хорошо б чуток потренироваться, вот тогда я кое-что тебе покажу. А для начала давай-ка попробуем старинный удар-блок.