Сосны шумят (сборник)
Шрифт:
— Глеб хороший, — сказал Кеша, точно угадав его сомнения.
Ростик ничего не возразил, молча перепрыгнул через канаву. Теперь они шли по узенькой улочке. Тротуаров на этой улочке не было. Ростик и Кеша шагали посередине, по теплой и мягкой, мелко размолотой пыли, оставляя в ней аккуратные следы.
Вдруг из-за угла вывернула рыжая корова. Следом за ней посыпались овцы, потом пошли ещё коровы, коровы, коровы… Они заполнили улочку, шли, задевая заборы палисадников раздутыми
Проходившая мимо Ростика чёрная корова с белой метиной на лбу остановилась, уставилась на него, нагнула голову и нацелилась своим единственным рогом. Второй был у неё обломан, и от этого она казалась Ростику особенно грозной. Он забрался на лавочку, стоял неподвижно, держась за штакетник и, не сводя глаз с чёрной коровы. Но она только мотнула головой и, повернувшись, пошла вслед за остальными.
Постепенно коровий поток стал редеть. Шествие замыкал пастух, который больше не стрелял кнутом, а просто перекинул его через плечо. Кнут волочился за ним в пыли, как длинный и тонкий хвост. Ростик слез на землю.
Дорога была совершенно испорчена, изрыта следами копыт и зашлёпана коровьими лепёшками. У противоположного забора качалась обломанная ветка сирени.
А Кеша где? Кеши нигде не было! Ростик позвал. Кеша не откликнулся.
— Кеша! Кеша! Кеша!
Тихо.
Ростик добежал до угла, Ростик вернулся.
— Кеша! Кеша! Кеша!
Где же он? Ушёл со стадом? Зачем? Забежал в какой-нибудь двор? Почему не возвращается?
Скрипнула калитка. Кеша? Нет, не Кеша.
Из калитки выглянула старая-престарая бабушка:
— Иван! Ванюшка!.. Сынок, ты Ванюшки не видал?
— Нет, — сказал Ростик. — А Кеша к вам не заходил? — спросил он с надеждой.
— Какой? Шуранин, что ль? Так он не Кеша, он Паша.
— Я Пашу не знаю. Кеша — собака.
— И точно, он как собака… — сказала бабушка, видимо за что-то сердясь на Шураниного Пашу. — Сынок, иди пособи-ка мне! Подержи бидончик. Керосину нальём. Руки-то у меня дрожат. Ванюшку кликала — нейдёт Ванюшка.
Поглядев через плечо, не появился ли Кеша, Ростик вошёл вслед за бабушкой на двор. На крыльце стоял керогаз. Рядом бидон с керосином. Бабушка сняла приделанный к керогазу жестяной бочонок, отвинтила крышку:
— Вот налей-ка, руки у меня что-то дрожать стали. Корову-то ещё доить могу, а вот налить — расплёскиваю.
Ростик поднял бидон. Он был полный, тяжёлый. Ростик даже слегка покачнулся. В жестяной бочонок полилась широкая керосиновая струя. Немного плеснулось Ростику в сандалик.
— Спасибо, сынок, — сказала бабушка, завинчивая крышку. — Молочка хочешь?
Ростик поспешно отказался и выбежал за калитку. А вдруг Кеша его там ждёт? Но нет. Нет! Нет! Что же будет? Кеша без Ростика не сможет поговорить со своим Глебом! А Ростик сам? Он, во-первых, не знает дороги обратно на пристань. А во-вторых, во-вторых… Как же он так вот просто потеряет Кешу, и не поможет ему, и не узнает о нём ничего, и вообще, как же он без Кеши?… Ростик всхлипнул.
— Ты чего тут делаешь, эй? — Это к Ростику подошёл босой мальчик. Выл он какой-то очень уверенный в себе. — Ты чей дачник?
— Я ничей.
— Не дачник?
— Нет.
— А как звать?
— Ростик.
— Ростислав, значит. А я — Иван.
Мальчик протянул Ростику руку.
— Рукопожатие — древний обычай, — сказал он таком голосом, каким говорит диктор по радио. — В древние времена племенные вожди протягивали друг другу правую руку, чтоб показать, что у них нет оружия… А когда День геолога, знаешь?
Ростик мотнул головой — нет.
— Эх ты! Четвёртого апреля. А знаешь, какие планеты видно в апреле?
— Нет.
— Сатурн. Чего смеяться-то?
Ростик вздохнул. Он вовсе и не думал смеяться.
— А ты чего такой?
— Какой?
— Вроде собрался реветь.
— У меня собака пропала.
— Овчарка?
— Нет. Кеша.
— Кешей звать? Он борзая? Борзые могут бежать со скоростью сто километров в час.
— Нет, не борзая. Умная очень собака.
— Они все умные. Собаки сражаются на войне.
— Как — на войне?
— Во время Великой Отечественной войны специально обученные собаки с привязанными к спинам минами бросались под фашистские танки и взрывали их.
Иван выпалил всё это одним духом, глядя не на Ростика, а куда-то вверх, в небо, точно он не просто говорил, а читал. Потом он посмотрел на Ростика и увидел, что ему не удалось утешить собеседника.
— Ну погоди, что-нибудь придумаем.
Иван стал думать. Он чудно вытаращил глаза и вытянул губы трубочкой.
— Вот чего. Пошли к дедушке Колдырю.
— К кому?
— Ну, дедушка такой.
— Твой?
— Нет. Вообще. Общий. Фома Никитич. А прозвище — Колдырь.
— Что это значит?
— Ну, знаешь, на берёзе бывает такой крепкий нарост. Называется кап. А ещё, по-деревенски, колдырь. Его топором не отрубишь. Пилить — и то трудно.
— А дедушку почему так зовут?
— Крепок потому что. И правильный человек. Все так говорят. Он придумает, где твою собаку искать. Пошли!
— А далеко идти?