Шрифт:
1
Роб с опаской протиснулся под обрушившейся балкой, покрытой черными бляшками, напоминавшими струпья. Тронь такие – и обсыплешься с головы до ног. К счастью, Роб, как и любой пятнадцатилетний подросток, бывавший дома не больше сорока минут в течение дня, был довольно худосочен. Правда, костлявость не служила оберегом от вони, въедавшейся в одежду, а значит, не гарантировала защиту от воплей матери, имевшей все повадки таможенной собаки.
Комната с ее почерневшими стенами являла безотрадный ландшафт, каждый шаг по которому сопровождался мыслями о стакане воды и легким хрустом. Хрум-хряп-хрясь. Хрустит и хрустит – что
Раньше в этих местах простирался бродячий цирк – с шатрами, визгами, бегающими вагончиками, таскавшими красные физиономии, и запеченными яблоками в сахарной пудре, одуряюще пахшими в вечернем воздухе каспийского побережья. Монеты и любовь публики завоевывались легче легкого, а потом пришел огонь, и власть над кошельками и улыбками была низвергнута дымным бичом.
Тем пятничным вечером хлопало так, словно на берег вытащили исполинскую жаровню, на которой раскрывались сушеные зёрна кукурузы, выклеванные из початка размером с улицу. А возможно, то был звук взрывавшихся человеческих легких, а не треск пузырящихся в огне шатров. Роб не кривил душой и ставил на легкие.
Он размышлял об этом, когда наблюдал с гребня холма за Великим Вечерним Пожаром. Огонь удалось усмирить лишь к двум пополуночи. Уцелевшие циркачи, опасаясь вопросов о неприличной горючести использованных материалов, подались куда-то на Запад, где, как слышал Роб, собирали деньги на новое шоу. Или же на адвоката и новый зрелищный пожар.
Роб хихикнул. Он не так уж отличался от этого жаркого, прокуренного синевой лета. Конечно же, поджог устроил кто-то другой, но это вполне мог быть и Роб. А почему нет? Лето на побережье – это же такая скука! Никто не понимает розыгрышей, щипков, желания повалять дурака. Все только и делают, что думают о мороженом, волнах и розовом лимонаде, который-то и вкусным назвать сложно.
Но этот розыгрыш обязательно войдет в историю. Возможно, его даже внесут в учебники по инфарктологии. Роб не был уверен, что такой раздел медицины существует, но верил, что его обязательно изобретут. Как раз для подобного случая.
Комната, куда он забрался, была частью кафе «Перлит», арендованного циркачами. Бывшую одноэтажную забегаловку, травившую посетителей густым бульоном из креветочного хитина, планировали превратить в музей, или в лабиринт страха, или во что-то такое, отчего у людей обострились бы хронические болезни. И не только желудочные. Словом, здесь было бы ужасно весело.
Сейчас от цирковой мечты перепугать как можно больше народу осталась всего одна банка. Огромная, одинокая, наполненная не то супом, не то водой из аквариума, в котором сдохли все рыбки, она стояла на каминной полке. По неведомой жизненной прихоти, пламя не тронуло ни камин, набитый пыльными пластмассовыми поленьями, ни саму банку. Гравировка, сделанная ближе к баночному основанию, гласила: «СОСУД С ГОЛОВОЙ». Или же не гласила, а нагло врала, потому что никакой головой и не пахло.
Чтобы ржака получилась, требовалось всего ничего: доброволец, разгадавший секрет банки, и парочка ротозеев, способных потешно орать. К своей гордости, Роб знал и секрет, и парочку разинь.
Вчерашний день он посвятил изучению цирковых пепелищ. Совершал паломничество от одного пожарища до другого, ища хоть что-нибудь, что могло бы его развлечь. Но всё либо уже растащили, либо сгорело дотла. Единственной интересной находкой была странная кость, которая на поверку оказалась обломанной боковой стойкой какого-то шатра. Она получила плевок и вернулась к прочему праху.
Когда начало казаться, что копоть осела даже на языке, Роб забрел в «Перлит». Здесь-то он и обнаружил комнату счастья. Глухая, без единого окна, прореженная лучами солнца, бившими сквозь сожранную огнем кровлю, эта комната кое-что предлагала.
Банку.
В первые минуты банка немало озадачила Роба: она не двигалась, не давала оторвать себя от каминной полки и вообще вела себя как заправский столб, вкопанный в землю. Чтобы разобраться с загадкой, Робу пришлось перебрать пустотелые дрова и даже заглянуть за саму банку. В итоге он набил себе шишку и по гулкому звуку, с которым ее заработал, определил, что за камином что-то есть.
Скрытый проход обнаружился справа – замаскированный под книжный шкаф самого что ни на есть болезненного вида. Книжки, надо признать, тоже намекали, что их лучше не трогать. Один только иллюстрированный справочник паразитов чего стоил.
Роб сдвинул шкаф в сторону, какое-то время глазел на открывшуюся темноту, а потом нырнул в нее. Опаленные полки, притянутые пружинами, вернулись на место. Силясь что-либо разглядеть, Роб потянулся к мутному источнику света. И бог всех розыгрышей явил чудо.
Голова Роба волшебным образом попала в ту самую банку.
Здесь же, во тьме, находился крошечный стульчик, на котором шутник, прячась за бутафорским камином, с противным хихиканьем дожидался своих жертв. Свободное пространство внутри банки позволяло вертеть головой и гримасничать, не боясь прилипнуть носом или щеками к стеклу. Жидкость, что якобы наполняла банку, на деле находилась внутри ее стенок, создавая для стороннего наблюдателя иллюзию заполненности.
Хохотнув, Роб торопливо полез в секретный проход, напрочь позабыв о том, что ему влетит, если он опять испачкает футболку или шорты. Перевел смартфон в беззвучный режим и нырнул головой в банку. Захихикал. С минуты на минуту должны были подойти Данила и Вэл.
– Это месть, детки, – прошептал Роб, едва не захлебываясь от смеха, бившего прямо в нос. – Нет-нет, это розыгрыш, простите. Или месть? – Он рассмеялся, наслаждаясь крошечной властью шутника.
Разумеется, Роб не планировал мстить друзьям. Да и за что? За то, что вчера отказались шляться с ним по почерневшему берегу? Отказались – и ладно. Тем хуже для них. А насколько хуже – они и сами узнают.
Роб так размечтался о предстоящем розыгрыше, что не заметил, как в кафе раздались голоса. Чтобы не зайтись в булькающем хохоте раньше времени, пришлось вспомнить скучнейший фильм про венгерского почтальона-астронома, посмотренный с отцом прошлым месяцем. Когда смех наконец прекратил щекотать лицо, Роб чуть вывалил язык и уставился перед собой ничего не выражающим взглядом.
Однако зашли в комнату отнюдь не приятели.
2
Первым ввалился крупный обладатель гавайки в узорах из ананасов. В складках его шеи чернела мошка, а мышцы лица словно пытались стянуться к ямочке верхней губы. Взглянув сквозь дыру в кровле на небо, неизвестный с мычанием откинул балку, решив не выискивать по карманам такую мелочь, как гибкость.