Сотня золотых ос
Шрифт:
А Освальд, Иви и Даффи будут слушать назойливый голос Аби в наушниках — «ваш рейтинг понижен, понижен, понижен». Пока все не затихнет, и их куцые рейтинги не осушит возмущенная общественность.
И это было совсем не славно. И Марш не смогла отправить манифесты.
Все зря. Ей действительно останутся остывающие руины и призрак девушки по имени Анни.
Нужно хоть фотографии посмотреть. Марш себя обязательно заставит, но позже. Может, сделает и из нее аватар, виртуальное чучело человека, набитое его поисковыми запросами
— Входящий вызов, — доложил Аби.
Марш не пошевелилась. Ну какая теперь разница, если бы только можно было совсем отключить голосовые уведомления…
— Входящий вызов. Входящий вызов по второму каналу. Получено личное сообщение. Получено личное сообщение. Получено личное сообщение…
Все зря. Все бессмысленно. Чего еще этим людям от нее надо?!
А можно поехать к Леопольду и сказать, что в конце концов она повела себя как хороший человек. Только перед этим убила девчонку.
Убила, убила, убила девчонку, которая рисовала себе веснушки и носила синий платок. Ничего больше Марш о ней не знала, но убила, убила, убила ее.
Манжета сжалась так, будто хотела сломать ей руку. А ведь скоро у нее кончится лекарство, и придется спускаться в аптеку, требовать все положенные ей легальные эйфорины, а потом смешивать их в синтезаторе и гонять туда-обратно до позднего вечера, пока они полностью не очистятся от яда и не изменят свойства.
И Марш совсем не была уверена, что сможет себя заставить. Зачем?
Даже Леопольду она не нужна. Он все равно скоро умрет.
Она нервно хихикнула. Аби, обрадовавшись отклику, немедленно отчитался:
— У вас тридцать семь непрочитанных сообщений. Получено новое личное сообщение.
Марш улыбнулась, медленно поднесла два разведенных пальца к браслету и провалилась в сон.
…
Ее разбудил стук в дверь. Ну конечно, почему бы и нет, ведь пока Марш спала, квартал полностью обесточили, весь город полностью обесточили, а люди успели до того одичать, что теперь долбят ногами по чужим дверям.
— Аве Аби, — прошептала она. — Скажи, что меня нет дома…
— Запрос на звонок высокого приоритета, — прогнусавил Аби. Словно он тоже спал. Словно он тоже хотел спать и не слышать, не слышать, не знать, что все было зря…
— Нет-нет… пусть идут на хрен, — беспомощно пробормотала она. — Я ничего не хочу, никуда не пойду… если там карабинеры — пусть ломают двери…
— Пользователь — Освальд Ирш прислал вам награду на три балла общественных симпатий, — доложил Аби. — Сообщение для получателя — «Открой дверь, мы все умрем». Ваш рейтинг понижен на три балла.
— Что?.. — Марш решила, что окончательно сошла с ума. Белые стены и единение с лабором ей больше понравились, чем игры с рейтингами.
— Пользователь Освальд Ирш прислал вам награду, — повторил Аби. — На три балла…
Она с трудом сфокусировала взгляд. Аби действительно показывал ей наградку — плюшевого
— Ваш рейтинг понижен на три позиции, — закончен он.
— Понижен? — тупо повторила она.
Какая-то чушь. За очки общественных симпатий начисляли рейтинг. Как «за красивые глаза» от Бэла, как за любую награду, которой люди выражали одобрение и симпатию. Начисляли, а не списывали!
Аби показал ей сводку. Цифра под открыткой была зеленая. В траурной рамке сводки — красная.
Марш почувствовала, как что-то сжалось в горле и ухнуло в живот.
— Пусти его! — скомандовала она, скатываясь с кровати. От апатии не осталось и следа.
Освальд стоял на пороге, бледный и мокрый, будто бежал от самого «Сада». Рыжие кудри потускнели, лицо посерело, и только нос алел как у олененка с брейсовских открыток.
— Даффи умер, — простонал он, хватая ее за плечи. — Даффи умер, мы тоже скоро умрем!
— А ну отвали! Я ничего не сделала! — Марш попыталась отцепить его руки от своего жакета, но Освальд держал крепко. — Я не хотела убивать вашу девчонку, но я не стала ничего публиковать… вас никто ни в чем не должен был обвинять… Да отпусти ты меня!
— Даффи нас сдал! Он думал, Гершелл его отмажет!
— Совсем дурак? — фыркнула она, хотя это было совсем, совсем не смешно. — Как он умер?
— Рейтинг обнулился, — прошептал Освальд, разжимая пальцы. — Смотри…
Он протянул руку, но она дрожала так, что изображение никак не могло сфокусироваться. Марш заставила его сесть на пол и сжала его ладонь. Над транслятором сгустилось лицо Гершелла.
— Все наши выпускники — замечательные люди, — уверенно говорил он, глядя прямо в камеру. Прямо Марш в глаза, настоящий и мертвый. — Но мне приходится расставлять эфиры… по определенной логике. У каждого из наших замечательных выпускников есть замечательные черты, но истории… замечательны в разной степени. Конечно, для человека лучше, чтобы его история была скучной. Никто в здравом уме, — усмехнулся Рихард, — не желает трагических потрясений, увечий или смертей…
Марш больше не смотрела ему в глаза. Она смотрела на зеленую шкалу общественных симпатий под портретом Даффи.
— … однажды Даффи подошел ко мне и сказал: «Знаете, мистер Гершелл, а я ведь играю на гитаре и мечтал собрать конвент…»
«Только не говорите, что кто-то из вас пробовал играть на гитаре — это даже для вас слишком», — резанули память собственные насмешливые слова, брошенные в «Тихушке».
Гершелл все знал. Трусливый гаденыш Даффи выложил ему все, хотя ему было нечего бояться.
Нечего? Марш представила, как мальчишка мечется, не зная, что делать. Опубликует она манифесты, подставит их или нет? Доверилась бы Марш самой себе, понадеявшись, что у нее хватит совести не выставлять доверившихся ей людей убийцами?