Сотня. День 21. Возвращение домой (сборник)
Шрифт:
Она вспомнила, как наблюдала за доктором Лахири во время суда над ее родителями. Тогда она думала, что его мрачное лицо выражает неодобрение происходящего, но теперь не была в этом уверена. Он ничего не сказал в их защиту, ни единого слова. Просто сидел и молчал, когда Совет признал ее родителей – двух самых блестящих ученых Феникса – виновными в нарушении Доктрины Геи. Так назывался свод правил, установленных после Катаклизма для выживания человеческой расы.
– А как насчет моих родителей? Их тоже убили вы?
Доктор Лахири закрыл глаза,
– Я здесь не для того, чтобы убить тебя, – тихо сказал он, потом открыл глаза и указал на стул в изножье кровати. – Я могу присесть?
Когда Кларк не ответила, доктор Лахири прошел немного вперед и уселся так, чтобы видеть ее лицо.
– Пожалуйста, позволь мне взглянуть на твою руку.
Кларк почувствовала, как сдавило ее грудную клетку, и сделала над собой усилие, чтобы вдохнуть. Он лгал ей. Все происходящее казалось ночным кошмаром, но должно было вот-вот окончиться раз и навсегда.
Она протянула ему руку. Доктор Лахири достал из кармана сверток, резко пахнущий антисептиком. Кларк вздрогнула, когда он коснулся внутренней стороны ее запястья.
– Не беспокойся, больно не будет.
Кларк закрыла глаза, вспоминая полный муки взгляд Уэллса, устремленный ей вслед, когда ее под конвоем уводили из зала Совета. Гнев, сжигавший девушку изнутри во время судебного разбирательства, давно угас, но от мыслей об Уэллсе в ее теле по-прежнему поднималась горячая пульсирующая волна. Так умирающая звезда, прежде чем кануть в небытие, вспыхивает последний раз.
Ее родители мертвы, и это его вина.
Доктор Лахири взял ее за руку, его пальцы искали ее вену.
До скорой встречи, мама и папа.
Его пальцы сжались сильнее.
Во внутреннюю сторону запястья вонзилась игла, и Кларк глубоко вздохнула.
– Ну вот, все готово.
Глаза Кларк распахнулись сами собой. Она посмотрела вниз и увидела металлический браслет, плотно охвативший ее руку. Девушка провела по нему пальцем и вздрогнула, когда в ее кожу вонзилась дюжина крохотных игл.
– Что это? – спросила она, отстраняясь от доктора. В ее голосе послышалось безумие.
– Просто расслабься, – отстраненно произнес доктор. – Это витальный ретранслятор. Чтобы отслеживать твое дыхание, состав твоей крови и собирать всю полезную информацию.
– Полезную для кого? – спросила Кларк, уже предчувствуя ответ, ее внутренности словно сжались от ужаса и дрожали.
– Впереди грандиозные события, – сказал доктор Лахири. Это прозвучало, как неудачная подделка речи отца Уэллса, Канцлера Яха, в День Памяти павших. – Ты должна гордиться. Этим ты сможешь помочь своим родителям.
– Моих родителей казнили за измену.
Доктор Лахири бросил на нее неодобрительный взгляд. Год назад такой взгляд заставил бы ее сгореть со стыда, но сейчас она выдержала его и глазом не моргнув.
– Не надо все портить, Кларк. Тебе дали шанс загладить своими поступками ужасные преступления твоих родителей.
Кулак Кларк врезался в лицо доктора Лахири, послышался негромкий треск, сменившийся глухим стуком, когда его голова ударилась о стену. Буквально через секунду в камере возник охранник, и руки Кларк оказались скручены за спиной.
– Сэр, с вами все в порядке? – спросил охранник.
Доктор Лахири медленно сел, потирая челюсть. Он смотрел на Кларк одновременно с гневом и любопытством.
– Теперь мы по крайней мере знаем, что ты сможешь постоять за себя, когда окажешься там в обществе других преступников.
– Там – это где? – буркнула Кларк, пытаясь освободиться от хватки охранника.
– Сегодня мы полностью разгрузим все камеры предварительного заключения, и сотня везучих преступников получит шанс своими руками изменить ход истории. – Его лицо исказила кривая ухмылка. – Вы отправляетесь на Землю.
Глава 2
Уэллс
Канцлер сдал. Хотя Уэллс не виделся с отцом всего шесть недель, но тот за столь краткое время будто состарился на несколько лет. Прибавилось седины на висках, и морщины вокруг глаз залегли глубже.
– В конце концов, ты собираешься рассказать мне, зачем это сделал? – устало спросил Канцлер.
Уэллс поерзал на стуле. Он чувствовал, как истина, словно когтями, разрывает его изнутри. Он отдал бы почти что угодно, лишь бы стереть с отцовского лица выражение разочарования, но не мог рисковать – по крайней мере не раньше чем убедится, что его безрассудный, отчаянный план действительно сработает.
Пряча глаза, Уэллс снова и снова окидывал взглядом комнату, стараясь получше запомнить реликвии, которые он, возможно, видел в последний раз: скелет орла в стеклянной витрине, несколько картин, переживших пожар в Лувре, и фотографии прекрасных мертвых городов, от звука чьих имен по спине Уэллса каждый раз бежали мурашки.
– Как ты посмел? Ты что, выпендривался перед своими дружками?
Консул говорил тем ровным, спокойным тоном, который обычно приберегал для слушаний в Совете, а потом приподнял бровь, чтобы Уэллс понял: настал его черед говорить.
– Нет, сэр.
– Может, у тебя случился приступ временного помешательства? Или дело в наркотиках?
Теперь в голосе Канцлера зазвучали нотки надежды, и в другой ситуации это позабавило бы Уэллса. Но во взгляде отца вновь проступила та смесь усталости и растерянности, которой Уэллс не видел с похорон матери, и это было совсем не смешно.
– Нет, сэр.
Уэллс ощутил мимолетное желание коснуться руки отца, но отнюдь не наручники на запястьях удержали его от того, чтобы потянуться через письменный стол. Даже когда они стояли вокруг внешнего шлюза, чтобы сказать последнее тихое «прости» матери Уэллса, он не смог бы преодолеть эти несчастные шесть дюймов, что их разделяли. Они с отцом были словно два магнита – взаимные обвинения отталкивали их друг от друга, как полюса с одинаковым зарядом.