Сотовая бесконечность
Шрифт:
Да, Тич Эйлес Кена действительно МНОГИМ обязана госпоже. Даже именем своим…
Траектории их судеб пересеклись в госпитальном коридоре. Два полных годовых цикла миновало после окончания кровавой бойни, позднее официально названной «Первая всепланетная война». Вполовину меньше времени прошло с момента возвращения из глубин космоса единственного выжившего бойца разведотряда Алексея Дымова, девушки по имени Амрина Ула Шуфс. Впрочем, в хаосе становления нового планетарного устройства мало кто вспоминал о той, самой первой, экспедиции к Чёрным Звёздам, в которую вскоре после
Результаты ТОЙ разведки, впрочем, до сих пор знают считанные по пальцам одной руки персоны. К числу коих относится и генерал-сержант Дворцовой службы, бывшая сиротка из военного госпиталя.
Три с небольшим цикла спустя после встречи в госпитальном коридоре первая воительница Локоса, зовущая себя уже Амрина Инч Дымова, станет Верховной правительницей новосотворённого Восточного Союза, одного из наиболее сильных государственных образований, на которые в череде малых войн раскололся некогда единый Локос. Воинственный дух Земли оказался заразным…
А тогда она была дочерью бывшего Второго семиарха. Инч Шуфс Инч, единственный из высших властителей старого мира, сохранил высочайший статус в безвозвратно изменившемся обществе.
Человек, сумевший успешно осуществить свой великий замысел, человек, с помощью воинственных землян взорвавший окостеневшую цивилизацию Локоса, разделял и властвовал. Обманом, хитростью, коварством сплавив «по домам» некоторых потенциальных конкурентов, наиболее харизматичных полководцев прошлого Земли, избавившись даже от военного гения будущего, предводителя восславян Святополка Третьего, с оставшимися землянами он либо расправлялся, либо приручал их… Попутно блюститель Второго Запредельного кшарха без жалости низверг, уничтожил либо выслал всех коллег по Семёрке, даже ближайшую подругу и верную союзницу, Шестую. Куратор Земли МНОГО ЧЕМУ научился у бывших «подопечных»…
До сих пор неизвестно, что с ним случилось в ночь тех суток, когда один за одним с интервалом в два-три часа исчезли все межпланетные и межвременные переходы. Их будто СТЁРЛО размашистым движением некоей всевышней ладони, и вдруг стало ясно, что застрявшее в здесь-и-сейчас настоящее Локоса, отрезанное и от прочих миров «восьмёрки», и от прошлого, предоставлено собственной дальнейшей судьбе. Тотчас разразилась первая из «малых» войн. С той ночи Второго семиарха никто никогда нигде не видел.
Года не прошло после вторжения землян и окончания Первой войны…
К той ночи: никто из разведкоманды Алексея Дымова ещё не вернулся обратно на Локос.
Дочь Второго семиарха, единственная возвратившаяся, отца на Локосе уже не застала. Или точнее будет сказать, что не застала в живых?
– Ро-о-ота, па-адъё-ом!!!
Голос у батальонного старшины Иванова не просто зычный. С таким голосом можно обходиться без мегафона, подавая команды в центре стадиона. С такой глоткой можно смело мечтать о дуэте с трубой, не пощадившей стены Иерихона.
Настоящий командирский. Генералы обзавидовались. Хотя старший прапорщик
– Лёх, слышь? – Ефрейтор Синенко, кровать которого располагалась дальше всех от входа, у самого окошка, сел вертикально и явил соседям по комнате мутные со сна зенки. – Ты последний пришёл? Чё, не мог дверь плотно притворить?
– Отзынь, Андрюха, – пробурчал Лёха, неохотно открывая правую гляделку. – Без разницы.
Рядовой Андреев, тоже Андрюха, кровать которого располагалась первой от входа, молча встал и задвинул дверь до конца, ликвидировав двухсантиметровую щель. Следующий вопль Иванова, игнорируя толстый экопластик, разнесся ненамного менее громогласно.
– Спасибо, Бизон, – поблагодарил Лёха, открывая левый глаз. – Понял, да?
Последние два слова относились к первому Андрюхе.
Командир их полуотделения, старший ефрейтор Палиенко, пребывая в увольнительной, в эту ночь отсутствовал; как и рядовая Бакк – та находилась в суточной боевой смене. Поэтому две оставшиеся койки, расположенные между Лёхой и ефрейтором Синенко, пустовали. Вытянутые из стенных ниш и разложенные, они были аккуратно застелены свежими комплектами белья, сиротливо белевшими в ожидании хозяев…
Открыв оба глаза, Лёха лениво повёл головой влево-вправо, обозрев узкую, «трамвайчиком», комнату их пятёрки. Светильники и датчики на светло-зелёном потолке, полуметровые межкроватные промежутки, встроенные личные шкафчики и оружейные рундуки между изголовьями одинарных складных коек, сквозной проход вдоль изножий, пять терминальных экранов на кремово-зелёной стенке вдоль него, угловая кабина санузла справа от двери… Точно такие же отсеки, два тридцать на шесть восемьдесят, тянулись по обеим сторонам длинного коридора, пронзающего казарму батальона прямо по центру. Тридцать две двери – справа, тридцать две – слева…
Их комната от «предбанника» главного входа, где сейчас торчал и орал на всю казарму прапор Иванов, по счёту была девятнадцатой (справа). Но феноменальный голос старшины наверняка было слышно и в самых дальних, расположенных у «заднего» выхода, почти за сотню метров.
Да уж, эстраде не поздоровится, когда на неё ворвётся горластый армейский отставник…
– И какого он орёт, воскресенье же… – проворчал Лёха. Вставать сейчас, доставать из шкафа свою униформу и натягивать её – ну совершенно не хотелось! Действительно, ведь законный, Уставом, Конституцией и Господом Богом утверждённый выходной день… Сегодня время пробуждения «по усмотрению военнослужащих»; тем, кто верует, главное – вовремя поспеть в храм, а прочие, кому не в наряд, хоть до обеда могут валяться.