Сотворение Элсмира
Шрифт:
Конференция прошла достойно, и мне было приятно, что Санкт-Петербург – полярная и морская столица России – стал отправной точкой и наших международных экспедиций.
4 марта, как и планировали, мы вылетели на самолете Ил-18 в направлении острова Средний. И если для моих иностранных друзей не было ничего удивительного в том, что мы вылетели по расписанию, то для меня и всех тех моих товарищей, кто занимался организацией этого чартерного рейса, это было неким чудом. Для получения разрешения на вылет необходимо было решить несколько типично российских головоломок. Наиболее сложной из них оказалась проблема с закрытостью границы. Ведь все мы собирались в Канаду, то есть за границу, и потому во всех наших паспортах (включая и мой) должны были быть соответствующие отметки о пересечении границы России. Такие отметки ставятся в так называемых пунктах пропуска, каковых на всей громадной по протяженности границе России, как оказалось, совсем немного. Одним из них и последним на нашем маршруте вплоть до острова Средний был Санкт-Петербург. Казалось, чего проще – поставь штампы здесь в аэропорту и вперед. Но, воистину, «Широка страна моя родная…» – между Санкт-Петербургом и мысом Арктический, самой северной точкой архипелага Северная Земля, было ни много ни мало, а около четырех тысяч километров. Получалось, что все мы (я, правда, в меньшей
Предложение оказалось настолько заманчивым (тем более что все расходы, связанные с этой командировкой, мы брали на себя), что суровые сердца пограничников дрогнули, и наш интернациональный отряд увеличился на два человека, одетых в умиротворяющие взгляд зеленые цвета.
Второй проблемой, которую пришлось решать «с листа», оказалась проблема размещения наших нарт в багажном отсеке Ил-18. Собственно отсеки были достаточно вместительными, вот только загрузочные люки никак не хотели пропускать вовнутрь наши нарты. Нарты эти представляли собой совершенно замечательную конструкцию, созданную Ульриком вместе с Майком – профессиональным плотником из Висконсина, работавшим у Уилла по контракту и успешно на протяжении последних лет решавшим все столярно-плотницкие задачи одного из самых активных строителей светлого будущего штата Миннесота. Основу конструкции представляли эскимосские нарты «Коматек», на протяжении многих десятилетий используемые эскимосами Гренландии для поездок по морским льдам. Особенностью конструкции наших нарт было наличие высокой стойки и небольшой площадки, располагавшихся в их задней части. Это было сделано с учетом того, что мы не собирались на нартах ехать (в отличие от эскимосов), а, так же как в Антарктике, должны были идти на лыжах рядом, периодически помогая собакам и направляя нарты. Именно эта высокая стойка никак не хотела вписываться в узкий люк грузового отсека. Разбирать нарты, исполненные, к слову сказать, без единого гвоздя или шурупа (за исключением тех, которыми была прикреплена полоса полиэтилена к нижней поверхности полоза), совершенно не хотелось. Поэтому, оставив идею поместить нарты в грузовом отсеке, мы втащили их через подвергнутые некоторой временной кастрации входные двери в салон самолета. В отличие от пассажирского варианта, салон этого самолета был разделен на два отсека: грузовой в носовой части и пассажирский примерно на 20 мест в хвостовой. Наши нарты самым чудесным образом вписались в интерьер и заняли свое место по левому борту, тогда как по правому расположились наши собаки.
На этот раз условия перевозки были более демократичными, то есть без клеток. На палубе самолета был натянут доглайн, и собаки подвязывались к нему шейными поводками через определенный интервал, дававший, с одной стороны, некоторую свободу перемещения, а с другой – исключавший возможность выяснения персональных отношений. Увы, не все наши четвероногие пассажиры оценили наш благородный поступок и мгновенно по прибытии на борт воспользовались предоставленной свободой в самой полной мере. Хорошо, что мы предусмотрительно подстелили под них огромный лист полиэтилена.
Полет проходил нормально, собаки вели себя спокойно, и мы все предвкушали скорую посадку на Среднем, но на подходе к Норильску меня подозвал командир экипажа и сообщил, что ни в Норильске, ни на Среднем нет погоды и мы будем садиться в Хатанге. Хатанга – это очень симпатичный поселок в самом сердце полуострова Таймыр, расположенный на берегу одноименной реки, по-сибирски полноводной, впадающей в море Лаптевых двумястами километрами ниже по течению. Основан он был в первой четверти XVII века казаками. Местное население – долгане и нганасане – частично ассимилировалось, меньшая его часть продолжала вести кочевой образ жизни, занимаясь оленеводством и рыболовством. Больнее всего новые времена с неконтролируемым изобилием спиртного, завозимого регулярно и в больших количествах, задели нганасан, которых практически не осталось. Долгане приспособились получше, и от смешанных браков с украинцами и русскими, приехавшими сюда в советские времена в поисках вольной, лучше оплачиваемой и дающей большие социальные гарантии жизни, рождались симпатичные смуглокожие с характерными глазами вразлет ребятишки.
Мне приходилось много раз, особенно в 1980-е годы, бывать в Хатанге по своей работе: самолеты, на которых мы направлялись в экспедиции в Северном Ледовитом океане или возвращались оттуда, как правило, садились в Хатанге. Для нашей стратегической авиации здесь была построена взлетная полоса длиной более трех километров, способная принимать все существовавшие типы самолетов. Кроме того, резко континентальный климат с устойчивой погодой создавал особые погодные условия, и делал Хатангу одним из самых принимающих аэропортов на многие сотни километров вокруг. Зачастую пилоты самолетов, выполняющие рейсы на Норильск или Тикси, использовали Хатангу как запасной аэродром, когда аэропорты назначения были закрыты по метеорологическим условиям.
В шестидесятые – семидесятые годы Хатанга была своеобразным центром по обслуживанию высокоширотных научных экспедиций, работавших в весенний период в околополюсном районе. Здесь был свой объединенный авиаотряд, насчитывавший до десятка вертолетов и несколько самолетов. Крупный рыбозавод обеспечивал практически весь Красноярский край рыбой, славившейся на Таймыре и за его пределами своими отменными вкусовыми качествами и чистотой. Здесь же располагалось Управление Таймырского заповедника, где работал Сережа Панкевич, для которого эта неожиданная посадка в Хатанге была как нельзя кстати – он попадал прямо домой. Излишне говорить, что у меня здесь было много знакомых, так что мы вполне могли рассчитывать на теплый прием, несмотря на морозную по-хатангски погоду. И я не ошибся. Во-первых, с погодой: было тихо и морозно, минус 37 градусов, снежок. Встретил нас Борис Ульяныч, заместитель командира Хатангского авиаотряда Александра Бахметьева. Он весь парил и выглядел очень уютно и тепло и, казалось, не замечал эти минус 37. «Из бани выдернули, – признался он мне, – но ничего, сейчас все организуем». И уже совсем по-хозяйски распорядился: «Собак можно привязать прямо здесь, у здания аэровокзала, теплые продукты отправить на склад, остальное можно оставить в самолете, а людей, вестимо, пригласить в нашу летную, ты знаешь», – повернулся он ко мне.
Собаки, казалось, еще в большей степени, чем мы, оценили достоинства Хатанги – как-никак впервые за трое с лишним суток они попали в привычную среду – мороз и снег. Мы наскоро растянули доглайны – благо было за что их цеплять, вывели всех собак из самолета и разместили их на ночлег на мягком искрящемся белом снегу. Что еще нужно для счастья? Поесть бы неплохо… Накормив собак и оставив их в самом благодушном расположении собачьего духа, мы направились в гостиницу – пятиэтажный параллелепипед, которой светился окнами сразу за забором, отделявшим поселок от аэродрома. По дороге в гостиницу наш небольшой отряд несколько растянулся – я шел впереди, показывая дорогу и постоянно оглядываясь, следя за тем, чтобы никто не отстал и не потерялся в морозной темноте хатангской ночи. Ульрик с Мартином шли последними, но несмотря на разделявшее нас расстояние, я услышал, как Ульрик что-то резко выговаривал Мартину. Я дождался их, и мы вместе, преодолев нешуточное сопротивление пружины входных дверей, проникли в «предбанник», отделявший внутреннее помещение гостиницы от всего остального, гораздо менее гостеприимного пространства полуострова Таймыр. Такая своеобразная шлюзовая система из двух, а то и трех разделенных дверями предбанников характерна для большинства зданий здесь, на Севере, где люди очень хорошо понимают, что Арктику не нагреешь, как ни старайся, и потому драгоценное тепло надо хранить. Войдя в светлое и просторное помещение, которое с некоторой натяжкой можно было назвать холлом гостиницы, Ульрик, продолжая бурчать, стал на ходу через голову стаскивать с себя анорак. Бросив его на диван, он обернулся уже ко мне, как бы призывая в свидетели, и буквально выдохнул мне в лицо: «Look on that shit! – он протянул мне вывернутый наизнанку анорак. – It’s completely wet, just after half an hour of work outside. How we can take such a bad quality clothing to expedition?». Последний вопрос был адресован Уиллу, уже поднимавшемуся по лестнице. Видя, что тот никак не реагирует на его слова, Ульрик вновь повернулся к нам. Действительно, внутренняя поверхность темной ткани, которая должна была играть роль влагоотводящей мембраны, была совершенно влажной, да и сама одежда Ульрика была не суше.
Здесь следует сделать короткое отступление. Дело в том, что в этой экспедиции нашим главным спонсором по одежде была компания «Land’s End», достаточно известный в США производитель повседневной и спортивной одежды. Из-за ограниченности нашего бюджета мы не могли рассчитывать на использование ею столь полюбившей нам и отлично оправдавшей себя в Антарктике, но очень дорогостоящей мембраны «Gore-Tex». Представитель «Land’s End» уверил нас в том, что у них имеется ткань – достойная альтернатива этой знаменитой мембраны. Сейчас, судя по первому опыту ее использования на практике, предложенная альтернатива была совсем не альтернативной и не только не отводила влагу, но с лихвой возвращала ее обратно производителю… В порыве неподдельного негодования Ульрик решил эту проблему хирургическим путем – отсек ножом весь внутренний слой анорака и явно собирался сделать это на всех остальных куртках. Более того, он так застращал Мартина и Джулию с Такако, что те последовали его примеру. Мы с Уиллом решили пока воздержаться от таких решительных действий, справедливо полагая, что это никогда не поздно будет сделать. Тем более, что моя куртка отработала в тех же условиях весьма нормально, но я, к счастью, вообще мало потею, чем заслужил в свое время особенно теплое отношение к себе со стороны руководства компании «Gore-Tex».
Этот инцидент, сыграл, как мне кажется, свою роль в дальнейшем развитии событий, приведших к драматической развязке на самом старте экспедиции.
Мы разместились в номерах с удобствами в коридоре. Но что значат такие мелочи по сравнению со знаменитой хатангской строганиной, приготовленной домовитым и свято чтящем северные традиции Ульянычем в нашем с Уиллом номере, прямо на наших глазах. Огромный, напоминающий полено, принесенный с сорокаградусного мороза и оттого дымящийся чир, даже в крупных руках Ульяныча выглядел великаном. Ульяныч, орудуя большим тяжелым ножом, надрезав рыбу вдоль хребта, ловко чулком снял шкурку, затем установив рыбу вертикально «ейной мордой» прямо в стол, держа ее за хвост левой, одетой в рукавицу рукой, начал строгать. Мы завороженно следили за его уверенными движениями. Пластины жирного белого с красными прожилками рыбьего мяса, закручиваясь замысловатыми кудрявыми стружками, тяжело падали на подстеленную заранее белую бумагу. Ульяныч напоминал папу Карло, ваяющего Буратино. Видя, что мы просто наблюдаем за его действиями, он поторопил: «Вы ешьте, ешьте, не давайте ей размякнуть. А ты, что сидишь? – обрушился он на меня. – Первый раз видишь, что ли? Давай маканину, по рюмочке и вперед!». Маканина – взрывоопасная смесь из черного перца и крупной соли – была приготовлена заранее и стояла на столе в глубокой белой тарелке. Надлежало брать понравившуюся стружку руками, макать ее в эту тарелку и отправлять в рот, где она, что называется, таяла во рту… Вкус божественный! А если предварить это рюмкой холодной водки и затем отправить еще одну вдогон первой, вы тогда поймете, почему наши самолеты так часто подсаживались в Хатанге. Даже непьющий Ульрик и тот попробовал рюмочку. К слову сказать, по своему собственному опыту я знал, что никакого похмелья на следующее утро после такой строганинки не бывает, и, как оказалось, это правило распространялось не только на меня – все мы проснулись назавтра в отличном расположении духа! Оно и еще улучшилось, когда нам сообщили, что погода на Среднем улучшилась и после полудня мы можем вылетать.
Остров Средний назван так потому, что занимает среднее положение в группе островов крошечного архипелага Седова, расположенного вблизи западного побережья острова Октябрьской Революции – самого большого из островов архипелага Северная Земля. Два других островка – Голомянный и Домашний – располагались в 17 километрах к северу и 3 километрах к югу от Среднего соответственно. Средний был аэродромом подскока для стратегической авиации и представлял собой узкую, не шире километра, едва возвышающуюся над уровнем моря песчано-гравийную косу. Еще в 1980-е годы здесь располагались пограничная застава, небольшая гостиница и комплекс обслуживания аэродрома. На острове Голомянный находились полярная станция и подразделение ПВО. Сейчас в результате бурных реформ девяностых на Среднем остались только погранзастава и заброшенные строения комплекса ПВО, на Голомянном, к счастью для нас, полярная станция сохранилась (от комплекса ПВО остались только забитые снегом дома, повергнутые в снег громадные ажурные лепестки антенн и стройные шеренги пятикубовых емкостей для топлива). Именно на станции мы планировали разместиться и провести окончательную подготовку к старту. Кроме того, я рассчитывал оставить на Голомянном своего коллегу Женю Савченко для организации постоянной радиосвязи с нашей экспедицией на маршруте от мыса Арктический до Северного полюса.