Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)
Шрифт:
В общем, это было лихорадочное блуждание между островками, коралловыми рифами и материками без какого-либо представления о карте – той карте, которую им, беднягам, могли бы после Кука дать мы, – но в то время они, в сущности, все находились в положении капитана Блая, шедшего в шлюпке в сторону Молуккских островов, и главным было опять не столкнуться с «Баунти».
Но острова терялись и после того, как проблема долгот оказалась решена. Это видно по странствиям Корто Мальтезе и Распутина [269] в «Балладе о соленом море». Персонажи этого графического романа читают. В определенный момент Пандора «выходит на сцену», задумчиво опершись на полное собрание Мелвилла, Кейн читает Кольриджа, автора еще одной баллады – о старом мореходе, которую она, что любопытно, находит на немецкой субмарине под командованием Шлюттера, а он оставляет на Эскондиде по своей смерти еще
269
Распутин – созданный итальянским художником-комиксистом Уго Праттом морской авантюрист и пират, сквозной персонаж цикла про бравого моряка Корто Мальтезе, несмотря на явное внешнее сходство с историческим Распутиным, не имеет с ним ничего общего.
И даже такой отпетый негодяй, как Распутин, в самом начале читает «Voayage autour du monde par la fr'egate du rois La Boudeuse et la Fl^ute L’Etoile» [270] . Могу засвидетельствовать, что речь идет не о первом издании 1771 года, потому что там на титульной странице не было имени автора и текст не был сверстан в три колонки.
Книга раскрыта примерно на середине, и на это место – по крайней мере в оригинальном издании, имевшем такой же формат, – приходится начало главы V, носящей название: «Navigation depuis les grandes Cyclades; decouverte du golfe de la Louisiade… Rel^ache… la nouvelle Bretagne» [271] . Проведя измерения с помощью техники 1913 года, Распутин должен был знать, что находится (как и изображено на прилагаемой Праттом карте) на 155-м градусе западного меридиана, но, доверившись Бугенвилю, он может решить, что оказался на проблемном 180-м меридиане, на линии смены дат. С другой стороны, Бугенвиль говорит о «Isles Salomon dont l’existence et la position sont douteuses» [272] .
270
«Кругосветное путешествие на фрегате «Будез» и транспорте «Этуаль» <в 1766, 1767, 1768 и 1769 годах>» – название отчета французского мореплавателя Луи-Антуана де Бугенвиля.
271
«Дальнейшее плавание от Больших Циклад. – Открытие залива Луизиады… – Стоянка у Новой Британии» (фр.).
272
«Соломоновых островах, само существование и расположение которых неопределенны» (фр.).
Когда голландское торговое судно встречает катамаран Распутина, первое, что замечают и офицеры, и моряк с Фиджи, что это суденышко, будучи фиджийским, заплыло достаточно далеко: фиджийцев привычнее встретить намного юго-восточнее. И, как мы увидим позже, им тоже придется сместиться туда же, потому что далеко на юго-востоке лежит остров Монаха [273] .
273
Монах — еще один персонаж комикса.
Объясните мне вы, почему Корто должен встретить подводную лодку Шлюттера под западной оконечностью Новой Померании, то есть по пути на запад, если он отправился с островов Императрицы, в то время как целью подводной лодки была Эскондида, и Эскондида Монаха (19 градусов южной широты и 169 градусов западной долготы) должна находиться к югу от Соломоновых островов и к западу от Фиджи? Один из офицеров немецкой субмарины, что по пути на Эскондиду держит путь в сторону Новой Гвинеи, говорит (буквально): «Скоро мы достигнем Эскондиды» (в то время как до нее, по крайней мере, 20 градусов по меридиану), – наверно, он грезит, угодив в сети Распутина, смещающего границы пространства. Но вообще-то Распутин, или Пратт, или они оба стараются сместить еще и пределы времени.
Кейн и Пандора были схвачены Распутиным 1 ноября 1913 года, но все они оказываются на Эскондиде после 4 августа 1914 года (Монах сообщает им, что в этот день началась война), по большому счету: где-то в сентябре – последней декаде октября, когда появляются англичане. Две страницы Кольриджа, две дискуссии со Шлюттером – и минул год, в течение которого субмарина рыскала непонятными путями, с непостижимым небрежением, словно стараясь повторить ошибки буканьеров XVIII века, Старого Морехода и капитана Ахава.
Все
В этом и состоит очарование островов – в том, что они теряются. Горе тому, кто найдет его сразу, словно плывя на жалком пароме, что ходит из Чивитавеккьи на Сардинию. Вечное очарование островов навсегда останется таким, каким его воспел Гвидо Гоццано:
Но нет земли прекрасней, чем остров Неоткрытый, — испанскому владыке от родственных щедрот соседнего владыки подарок знаменитый, скрепленный папской буллой в такой-то день и год. В неведомое царство Инфант отчалил вскоре, он видел Фортунаты, он каждый островок в Саргассовом проверил, а также в Мрачном море, но дара португальцев, увы, найти не смог. Пузатые фрегаты вотще крепили снасти, напрасно каравеллы стремились тайне вслед: искали португальцы – не улыбнулось счастье, испанцы обыскались – нет острова и нет. Но между Тенерифе и Пальмой временами он возникает, дымкой таинственной повит. «Как? Остров Неоткрытый? Да вот он, перед вами», — его с вершины Тейде показывает гид. Он есть на старых картах, он был знаком корсарам… Как? Остров Неоткрытый?.. Что? Остров-пилигрим?.. Он не стоит на месте – и моряки недаром заранее не знают, где ждет их встреча с ним. И курс они меняют, завидев брег манящий. Есть остров Неоткрытый. Конечно, это он, где не цветы, а диво, где сказочные чащи, где каучук сочится, слезится кардамон… Себя благоуханьем, подобно даме знатной, он выдает. Он рядом, подаренный судьбой… И вдруг он исчезает – прекрасный, непонятный, уже не отличимый от дали голубой [274] .274
Перевод Е. Солоновича.
Я не думаю, что у Гоццано были под рукой какие-нибудь карты из судовых лоций XVIII века, но сама эта идея острова, который «исчезает – прекрасный, непонятный, уже не отличимый от дали голубой», заставляет нас задуматься о временах, предшествовавших решению проблемы долгот, когда для того, чтобы узнать остров, приходилось обращаться к рисункам, запечатлевшим его очертания такими, какими они были увидены впервые. Приближающийся издалека остров (форма которого не была нанесена ни на какую карту) опознавался благодаря своему силуэту, «скайлайну», как говорим мы сейчас применительно к американским городам. И что, если силуэты двух островов оказывались очень похожи, как скайлайны двух городов, в каждом из которых есть свой Эмпайр Стейт Билдинг и (были) свои Башни-близнецы на южной оконечности? Вы высадились бы на этот остров, приняв его за другой, и кто знает, сколько раз так в действительности и случалось.
Ведь островной силуэт меняется в зависимости от цвета неба, плотности тумана, времени суток и даже от сезона, меняющего густоту зеленого покрова. Порою остров, окрашенный издали в голубые тона, может исчезнуть в ночи или в дымке, низкая облачность может окутать очертания гор. Нет ничего более трудноуловимого, чем остров, известный только по силуэту. Добраться до острова, не нанесенного на карту, чьими координатами вы не располагаете, – это все равно что двигаться подобно персонажу Эббота по некой плоской Флатландии, в которой предметы видны только спереди, в виде линий, лишенных толщины, то есть без высоты и без глубины, – не говоря уж о том, что лишь существо, выходящее за границы придуманного Эбботом плоского мира, способно взглянуть на него сверху.
И действительно: говорили, что обитателям островов Мадейры, Пальмы, Гомеры и Иерро, сбитым с толку туманом или призраками Фаты Морганы, виделся порой «потерянный остров» – на западе, между небом и землей.
Точно так же мог примститься между бликующих волн остров, которого нет, или можно было перепутать два острова, которые существуют, и никогда не встретить тот, который хотелось найти.
Так теряются острова.
И вот почему их так никогда и не находят. Как говорил Плиний (II, 96), некоторые острова всегда блуждают с места на место.
[Опубликовано в «Альманахе библиофила», в тематическом номере: Sulle orme di San Brandano. Milano: Rovello, 2011; добавлен доклад, сделанный на конференции, посвященной островам, в Карлофорте в 2010 г.]
Размышления о «Викиликсе»
Вплане содержания «Викиликс» являет собой чисто внешний скандал, но, с точки зрения формы, он был и останется чем-то большим. Можно сказать, он открыл новую историческую эпоху.