Соус из томатов
Шрифт:
– К большей безопасности?
– повторил я.
– Что это значит?
Padro рассмеялся:
– О, вы тогда будете более своим человеком для этих людей и... их должником...
– Скажите, пожалуйста, - промолвил я, - почему вы никогда не бьетесь об заклад?
Он спокойно встретил мой взгляд и ответил небрежным тоном:
– Я? Я не делаю этого потому, что пари помешало бы непосредственной радости созерцания.
Между тем появилось еще с полдюжины в высокой степени подозрительных физиономий. Все они кутались в неизбежные коричневые платки, которые употребляются андалузийцами как плащ.
– Чего мы еще ждем?
– спросил я одного из людей.
– Мы ждем, когда уйдет луна, кабальеро, - ответил он, - она должна сначала спрятаться.
Он предложил мне большой стакан aguardiente (водка). Я отказался, но англичанин насильно всунул мне стакан в руку.
– Пейте, пейте!
– настаивал он.
– Для вас все это новость. Может быть, вы будете нуждаться в этом.
Другие тоже усердно попивали водку. Но никто не шумел, и только быстрый шепот и хриплое покашливание раздавались в ночной тишине. Луна скрылась на северо-западе, за Кортадурой. Из пещеры принесли длинные смоляные факелы и зажгли их. Затем отгородили камнями маленький круг посредине - это была арена. Кругом нее выкопали в земле ямки и воткнули в них факелы. И в их красном мерцании стали медленно раздеваться двое молодых людей. Они остались в одних кожаных штанах и в таком виде вошли в круг и уселись друг против друга, скрестив по-турецки ноги. Только теперь я заметил, что в землю были горизонтально вкопаны два толстых бревна с железными кольцами. Между этими-то кольцами и расположились оба парня. Кто-то из присутствовавших сбегал в пещеру и принес оттуда пару толстых веревок. Веревками обмотали туловище и ноги у каждого парня и крепко привязали каждого к его бревну. Они теперь были сжаты, как в тисках, и только верхняя часть туловища могла свободно двигаться.
Они сидели так, не произнося ни слова, затягивались сигаретками и опорожняли стаканы с водкой, которые затем снова наполнялись. Они были, без сомнения, уже сильно пьяны: их глаза тупо уставились в землю. А кругом, между чадившими факелами, расположились зрители.
Внезапно услышал я за собой отвратительное визжание и царапанье, которое раздирало уши. Я обернулся: некто тщательно точил на круглом точильном камне маленькую наваху. Он попробовал острие своим ногтем, отложил нож в сторону и принялся точить другой.
Я обратился к padro:
– Эта "сальса", стало быть, нечто вроде дуэли?
– Дуэли?
– возразил он.
– О, нет. Это нечто вроде петушиного боя.
– Как!
– воскликнул я.
– По какому же поводу эти люди предпринимают свой петушиный бой? Они оскорблены друг другом? Из-за ревности?
– Ничуть не бывало!
– спокойно ответил англичанин.
– У них нет никакого повода. Быть может, они хорошие друзья, а может быть, и совсем не знают друг друга. Они просто хотят доказать свое мужество. Они желают показать, что ни в чем не уступают ни быкам, ни петухам.
Противные губы попытались сложиться в улыбку, когда он продолжал:
– Это то же, что ваши студенческие мензуры.
За границей я всегда патриот. Этому я давно выучился у бритов: "Right or wrong - my country".
И я ответил ему резко:
– Ваше сравнение нелепо. Вы не можете судить об этом.
– Быть может, - ответил padro, - однако я видел в Геттингене прекрасные мензуры. Много крови. Много крови.
Между тем около нас занял место патрон. Он вытащил из кармана грязную записную книжку и маленький карандаш.
– Кто держит за Бомбиту?
– воскликнул он.
– Я!
– Пезета!
– Два дуро!
– Нет, я хочу за Лагартихилло!
– каркали один за другим пьяные, пропитанные вином, голоса.
Padro сжал мне руку.
– Устраивайтесь с вашими пари так, чтобы вы должны были проиграть, промолвил он.
– Не скупитесь. С этой шайкой нельзя быть достаточно предусмотрительным.
Я принял участие в целом ряде предложенных пари. А так как я ставил сразу на обоих, то неизбежно должен был проиграть.
В то время как Manager записывал все пари у себя в книжке неуклюжими знаками, зрители передавали друг другу остро отточенные навахи, клинки которых едва достигали двух дюймов. Затем их передали в сложенном виде обоим борцам.
– Которую хочешь ты, Бомбита Чико, мой петушок?
– смеялся точильщик.
– Давай! Давай, все равно!
– бормотал пьяный.
– Я хочу мой собственный нож!
– воскликнул Лагартихилло.
– Тогда и мне давай мой. Так лучше!
– прохрипел другой.
Когда все пари были записаны, Manager подал им еще один большой стакан водки. Они выпили водку залпом и бросили свои сигаретки. Каждому принесли по длинному красному шерстяному платку, и борцы крепко обмотали ими левое предплечье и руку.
– Можете начинать, ребятушки!
– воскликнул хозяин.
– Открывайте ножи!
Клинки навах звякнули пружинами и встали торчмя. Звонкий, отвратительный звук. Но оба парня оставались совершенно спокойными. Ни один из них не шевелился.
– Начинайте же, зверушки!
– повторил патрон.
Борцы сидели неподвижно и не двигались.
Андалузийцы стали проявлять нетерпение.
– Хвати его, Бомбита, мой молоденький бычок! Воткни ему рожки в тело!
– Начинай, малыш! Я поставил на тебя три дуро.
– А, так вы хотите быть курицами! Куры вы! Куры!
И хор загудел:
– Куры! Куры! Яйца вам класть! Жирные куры!
Бомбита Чико вытянулся вверх и бросился на противника. Тот поднял левую руку и поймал вялый удар в толстый платок. Оба парня, очевидно, были так пьяны, что едва могли управлять своими движениями.
– Подождите, подождите!
– шептал padro.
– Подождите только, пока они увидят кровь...
Андалузийцы не переставали дразнить борцов, то подбодряя их, то бичуя насмешками. И снова кричали им в уши:
– Куры вы! Яйца вам класть! Куры! Куры!
Тогда оба бросились друг на друга, слепо, очертя голову. И спустя несколько минут один из них получил легкий порез в левое плечо.
– Браво, Бомбита! Браво, малыш! Покажи ему, мой петушок, что у тебя есть шпоры.
Они сделали маленькую передышку, отерли грязный пот с лица.