Советская фантастика 50—70-х годов (антология)
Шрифт:
Подумав немного, я произнёс:
— В таком случае я отказываюсь что-нибудь понимать. Может быть, вы мне разъясните.
— Охотно, Раух. Но только после того, как вы прочтёте вот это. — И Больц протянул мне свежую газету.
Я медленно развернул её и вдруг вскочил со стула. С первой страницы на меня смотрело… моё собственное лицо, заключённое в чёрную рамку. Под моим портретом значился огромный заголовок: «Трагическая гибель профессора физики доктора Рауха».
— Что это значит, Больц? Что это за комедия! — воскликнул я.
— Пожалуйста, успокойтесь. Все очень просто. Вчера вечером,
Я обратил внимание на свою одежду, потрогал карманы и только сейчас убедился, что костюм на мне был чужой, а мои вещи и документы из карманов исчезли.
— Но ведь это же наглая ложь, обман, подлость и…
— Да, да, да. Я с вами вполне согласен. Но что делать, Раух, что делать? Фирма Крафтштудта без вас может потерпеть серьёзное поражение, если хотите — крах. Мы получили такую уйму заказов. Все они военного характера и большой стоимости. Нужно считать, считать и считать. После решения первых задач для военного министерства нас буквально завалили математическими расчётами.
— И вы хотите, чтобы я тоже стал, как ваш Дейнис и другие?
— Нет. Конечно, нет, Раух.
— Так зачем вы все это придумали?
— Вы нам нужны как преподаватель математики.
— Преподаватель?
Я снова вскочил. Больц закурил сигарету и кивнул мне в сторону стула. Я сел, ничего не соображая.
— Нам нужны математические кадры, профессор Раух. Без них мы сядем на мель.
Я молча уставился на Больца, который мне теперь уже не казался таким симпатичным, как прежде. В его светлом и ничем не примечательном лице я начал замечать какие-то тонкие звериные чёрточки, едва уловимые, но постепенно доминировавшие над тем, что делало его физиономию ясной и открытой с первого взгляда.
— Ну, а если я откажусь? — спросил я.
— Это будет очень плохо. Боюсь, тогда вам придётся стать одним из наших… вычислителей.
— А разве это так уж плохо? — спросил я.
— Да, — ответил Больц твёрдо и встал. — Это означало бы, что вы окончите своё существование в «Приюте мудрецов».
Пройдясь несколько раз по комнате, Больц заговорил тоном Лектора.
— Расчётные способности человеческого мозга в сотни тысяч раз больше, чем у электронной счётно-решающей машины. Миллиард математических клеток коры головного мозга плюс весь вспомогательный аппарат — память, линии задержки, логика, интуиция и так далее — все это ставит человеческий мозг в выдающееся положение по сравнению с любой, даже самой совершенной, машиной. Однако у машины есть одно существенное преимущество.
— Какое? — спросил я, не понимая, к чему он клонит.
— Если у электронной машины выйдет из строя, скажем, одна триггерная ячейка или даже целый регистр, вы можете поменять лампы, заменить сопротивления или ёмкости, и машина снова заработает. А вот если в голове вылетит одна или группа клеток, выполняющих вычислительные функции, заменить их, увы,
— И что тогда?
— Тогда вычислитель попадает в «Приют».
— Но ведь это же бесчеловечно! Это преступление! — закричал я.
Больц остановился передо мной, положил руку на моё плечо и, широко улыбаясь, произнёс:
— Раух, здесь вы должны забыть все эти слова и понятия. Если вы их не забудете сами, мы вытравим их из вашей памяти.
— Этого вам никогда не удастся сделать! — закричал я, отшвыривая его руку.
— Плохо вы усвоили лекцию Дейниса. А зря. Он говорил дело. Кстати, вы знаете, что такое память?
— Какое это имеет отношение к нашему разговору? Какого черта все вы здесь кривляетесь? Зачем вы…
— Память, профессор Раух, — это длительное существование возбуждения в группе нейронов благодаря положительной обратной связи. Электрохимическое возбуждение, которое циркулирует у вас в голове по данной группе клеток в течение длительного периода, и есть память. Вы физик, интересующийся электромагнитными процессами в сложных средах, и вы не понимаете, что путём наложения на вашу голову подходящего электромагнитного поля мы можем приостановить циркуляцию возбуждения в любой группе клеток! Ведь нет ничего более простого! Мы можем заставить вас не только забыть все то, что вы знаете, но и вспомнить то, чего вы никогда не знали. Однако не в наших интересах прибегать к таким… э… искусственным приёмам. Мы надеемся на ваше благоразумие. Фирма будет платить вам солидную долю своих дивидендов.
— Что я должен делать? — спросил я.
— Я уже сказал: преподавать математику. Из числа безработных, которых, к счастью, в нашей стране всегда в избытке, мы набираем классы в двадцать-тридцать человек, наиболее способных к математике. Затем мы их обучаем высшей математике в течение двух-трех месяцев…
— Это невозможно, — заявил я, — это абсолютно невозможно. За такой короткий срок…
— Это возможно, Раух. Имейте в виду, что вы будете иметь перед собой весьма понятливую аудиторию, с хорошим соображением и чудесной математической памятью. Об этом мы позаботимся. Это в наших силах…
— Тоже искусственно? При помощи импульсного генератора? — спросил я. Больц кивнул головой.
— Итак, соглашаетесь?
Я крепко сжал веки и задумался. Значит, Дейнис и все его друзья по палате нормальные люди и все то, что они вчера мне говорили, правда. Значит, эта компания действительно научилась командовать человеческими мыслями, волей и чувствами при помощи электромагнитных импульсных полей, для того чтобы наживать себе капитал. Я чувствовал, что Больц смотрит на меня внимательно, и я должен был немедленно принять решение. Это было чудовищно трудно. Если я соглашусь, значит, мне придётся обучать людей математике для того, чтобы затем их искусственным путём заставляли форсированно расходовать свои умственные способности до полного их истощения, до полного износа живого вещества мозга, после чего они навсегда уйдут в «Приют». Если я откажусь, это же произойдёт со мной.