Советская фантастика 50—70-х годов (антология)
Шрифт:
Он в лупу стал рассматривать цветок. По его лицу туда и сюда ходили желваки и красные пятна.
— Это я принесла, — стала объяснять Таня.
Шеф и не взглянул. Он сунул лупу в карман, кашлянул, потрогал пальцами галстук.
— Сигурд, — сказал шеф астре. — Я всегда считал себя вашим другом. Больше того — вы мне как сын. Откроюсь до конца — вы мне дороже сына.
Астра молчала. По ней ползала оса цвета анодированного алюминия. Шеф взорвался.
— Черт возьми! — закричал он. — Ты можешь прикидываться сколько тебе вздумается. Но что будем делать мы? Прикажешь разогнать институт? На тебе держится план и график. Оставь свои штучки! Каждый упущенный час — это потерянное знание.
— Мне бы хотелось кое-что решить самому, — сказала астра. Тихий звук разошелся по комнате. Или собрался?
— Я понимаю тебя, понимаю. — Шеф покраснел. — Но что нам делать? Мы завалили теплорецепторы змей, ахнули тему симбиоза хищников и жертв. Мединститут передал нам изучение спинальных нервов. Сам знаешь, для этого им не хватает ни кошек, ни крыс. Сотнями губят. Тысячами! У нас целая очередь на тебя. И вот Кимов запорол диссертацию. А что будет с Коротом? А?
— Пусть, — упрямилась астра.
— Перечисляю: ты не поехал в Хамаган! Нетопыря недонаблюдал. Была работа по действию гипофиза жирафы, а что сделал ты? Фьюить! Исчез! Знаешь, чем это кончилось? Они взяли отличную жирафу и… и отправили ее к чертовой матери. Чучело они сделали из нее, вот чем все это кончилось! Ты не нас, ты зверье пожалей!
— К черту всех жираф на свете! — раздражительно произнес цветок. — Имею я право жить для себя или нет?
— Но как?
— То есть?
— Вы же бесплотны в этом состоянии, мой молодой друг. Житейски бесплотны.
— Перейду в другое.
Шеф расстроился окончательно.
— Сигурд! Не говори глупости! Это неизвестно как… Тогда все рушится! Сигурд, я… я старик. Я скоро умру. Понимаете? Мне так ценно время, а я ничего не успеваю. Ничего. А нужно так немного: нетопыря и его реакции. Термоглаз змей. Подземная ориентация крота. Кое-что еще. Это ведь и твои, и мои работы, и наши, и всех.
Расстроенный шеф сел на стул, свесил руки, короткие и толстые. На кончике его носа повисла капля пота.
— Жизнь впустую, — бормотал он. — Впустую…
Таня разглядывала шефа словно впервые. Пальцы, сжимавшие платок, были толстые, волосатые, с короткими ногтями. Стариковская толстота была рыхла, она содержала в себе не менее ста кило той плоти, от которой добровольно отказывался Сигурд. Такой милый… Но вот зашевелились морщины, задвигались веки старика. Таня знала, так в шефе проступает таинственный процесс думанья.
— Сигурд, — начал он. — Ты извини, я погорячился.
— Принимаю, — произнес голос, но из пространства. Астра обвисла всеми лепестками. Сигурд принес ее ("Значит, не так уж он бесплотен", догадалась Таня), а сам витал где-то в комнате. Должно быть, у открытого окна.
"Как бы шеф не закрыл его", — забеспокоилась Таня (она перехватила его косой взгляд).
И пронесся торжествующий голос Сигурда:
— А я на подоконнике… Сижу и свесил ноги. Черным цветом вы подумали, шеф, черным. Но поздно.
— Я думал об этом с самого начала, — обиженно пробормотал шеф. — Но что это могло дать?
— Правильно. Ничего!
— Поэтому я приглашаю вас серьезно говорить со мной, Сигурд. Она тоже будет, она может спорить со мной. Вы согласны, Таня?
Она кивнула.
— Сигурд, вы и сейчас единственны и долго будете единственны. Вы главная исследовательская сила нашего института.
— Это говорит старая лиса.
— Так говорили мне физики и психофизиологи, и вы знаете это. Раз! Второе — мы связаны, мы две стороны одного дела — науки познания. Третье сейчас ей кажется, что она любит вас или собирается полюбить. Поверьте мне, в ней говорит молодость, пышущая хорошими намерениями, молодость, стремящаяся к необычному. А что может быть необычнее вас? Космонавты приелись. Инопланетные?.. Где они? И вдруг такой человек! Молодой! Совершающий путь в непознаваемое! В глубины! Всякая влюбится. Но, возвратясь в обычное состояние, вы станете как все. И она найдет людей интереснее вас, потому что вы человек увлеченный. А женщины недолго любят витающих мужчин, поверьте мне. Мы часто шутим на популярные темы, но женщина (простите меня, Таня) — это земля, прекрасная, дающая жизнь земля.
— Никодим Никодимыч! — воскликнула Таня.
— И сам знаю, что я Никодим Никодимыч! — отмахнулся шеф. — Сигурд, верь мне. Уйдя из всепроникающего состояния, ты будешь несчастен, станешь томиться, поедом есть жену и детей. Почему? Да потому, что твоя жизнь это искусство, приключение, сокровище. Ты не простишь ни себе, ни ей, что потерял его. Кроме того, ты ведь… Помни — машина… она ждет.
— Я могу сказать одно, — вмешалась Таня. — Сигурд, вы мне нравитесь именно таким.
— Спасибо, — голос Сигурда приобрел холодный оттенок. И шеф обидно ухмыльнулся, моргнул ей веком левого глаза.
— Сами видите, Сигурд, у этой особы любовь к вам сидит не в сердце, а в голове. Сердце — алогичная штука, ей-ей…
Таня вспыхнула. Ей вдруг стало так совестно, так совестно. Она откинулась лицом в руки, и в темноте сжатых глаз, вдруг расцветившейся узорами, она поняла — их разговор был недостойный… Шеф коснулся ее сердца. "Этими толстыми руками, волосатыми пальцами!.. И вообще, что это все мужчины вдруг заговорили о любви? Что они понимают?"
Когда Таня отняла руки от лица, шеф осторожно прикрывал окно. Он опускал створку, придерживая ее рукой. Выглядел заботливым толстым папашей.
— Вы можете простудиться, здесь сильный сквозняк, — говорил он, не глядя на Таню. — Мы обо всем с ним договорились… мысленно. Я поднапрягся и понял его, вполне. Я дал ему две недели отпуска на устройство и так далее… Одним словом, не сердитесь на меня, я защищал достояние нашего коллектива, а вы — только свое. Мой совет: защищайтесь! Боритесь! А лучше бросьте-ка все это. Право, бросьте!.. А?.. Я как отец… — И он пошел, тяжело потянул за собой ноги.
Таня увидела, что при всей официальности его черного пиджака и черной бабочки обут он был в домашние туфли в форме ржаных лепешек. И цвет их тот же.