Советский Союз. Последние годы жизни. Конец советской империи
Шрифт:
Первые подразделения пожарной охраны прибыли к месту катастрофы в 1 час 30 минут, когда реактор был уже разрушен, а вокруг здания образовались завалы в 35 – 40 метров. Главной опасностью после взрыва четвертого реактора был пожар: интенсивное горение происходило на кровле машинного зала аппаратного отделения, а также на кровле соседних корпусов. На кровле были разбросаны куски радиоактивного графита, радиоактивные и токсичные вещества содержались и в продуктах горения. Пожар происходил на высоте 70 – 75 метров. В таких невероятно тяжелых условиях, да еще ночью, при опасности обрушения в любой момент конструкций, на которых держалась крыша, пожарные команды были вынуждены тушить пожар. Пожар возник сразу во многих местах, и огонь мог проникнуть в соседние реакторы, а также в машинный и аппаратный залы и разрушить системы защиты всей станции. Его распространение могло происходить или через крышу, или по кабельным каналам, система которых охватывала всю станцию. Отнюдь не по соображениям безопасности, а по экономическим соображениям все четыре атомных реактора ЧАЭС были расположены под одной крышей и составляли единый комплекс, так что авария одного реактора легко могла повести к аварии и к взрыву еще трех реакторов. Из соображений экономии очень многие из конструкций в здании АЭС содержали слишком много легковоспламеняющихся материалов. Особенно уязвимой с этой точки зрения была как раз крыша АЭС. Еще за несколько лет до катастрофы в Чернобыле, но после ряда больших пожаров такого рода крыши было запрещено использовать в промышленном строительстве. А ведь четвертый реактор возводился уже после этого запрещения, и главными материалами для крыши были здесь битум и керамзит. Пожар был локализован к 5 часам утра, а к 6 часам 40 минутам он был ликвидирован. Опасность взрыва других реакторов была устранена благодаря
Рядовой персонал четвертого блока действовал мужественно, но не всегда адекватно, так как происходившее развитие катастрофы не было предусмотрено ни в каких инструкциях. Именно пожарные, турбинисты и электрики сумели спасти от разрушения всю ЧАЭС, но спасти четвертый блок было уже невозможно. Некоторые действия персонала даже усугубляли аварию. Работа на атомной станции происходила в три смены, и наибольшие потери понесла ночная смена. Всего на ЧАЭС числилось 5,5 тысячи эксплуатационного персонала. Большая часть этих людей в ночь на 26 апреля отдыхала. Однако днем и вечером 26 апреля 1986 г. не менее двух тысяч работников станции исчезли из Чернобыля, не поставив в известность своих начальников. Начинала развиваться паника, хотя масштабы ее в первые дни были еще невелики. Наибольшие претензии были позднее предъявлены к руководству ЧАЭС. Стало известно, что некоторые из норм эксплуатации АЭС были 25 апреля грубо нарушены. Четвертый блок АЭС готовился к остановке на плановую перезагрузку топлива. К тому же на этой станции начал проводиться сложный эксперимент по проверке систем безопасности. Станция была введена в строй без проверки этих систем, и их испытания намечались как раз на апрель 1986 г. Активная зона реактора нуждалась в очистке от накопившихся шлаков. Когда постепенная остановка реактора уже начала проводиться, диспетчер из республиканской энергосистемы позвонил из Киева и попросил задержать остановку реактора хотя бы на 24 часа. Директор ЧАЭС Брюханов распорядился поднять мощности, но это почему-то не удавалось. Дежурил неопытный оператор. Поступила команда поднять защитные стержни. Это было запрещено инструкцией, но никто не знал – почему. В инструкциях многое не было предусмотрено. Как только начался подъем защитных стержней в реакторе, началось и развитие неуправляемого взрыва. Ошибок было слишком много, и они совпали. Эксперты позднее писали, что обслуживающий персонал станции допустил 25 апреля и в ночь на 26 апреля «как минимум пять грубых ошибок в эксплуатации АЭС». Главная вина при этом лежала на оперативных руководителях станции. Григорий Медведев, автор одного из наиболее подробных очерков о Чернобыльской катастрофе и заместитель начальника именно того производственного управления Минэнерго, которое отвечало за строительство АЭС в Советском Союзе, писал позже, что персонал станции допустил десять ошибок. Это произошло не только из-за неопытности персонала, но и вследствие пороков конструкции самого реактора, ибо при разумной конструкции таких сооружений подобного рода сложение и сочетание ошибок должно быть вообще исключено [18] . Как известно, руководители станции были летом 1986 г. привлечены к уголовной ответственности. На судебных заседаниях звучали слова о преступной халатности, о разгильдяйстве, об отсутствии самостоятельности, о трусости, о незнании физики. Однако та поспешность, с которой ЧАЭС была введена в эксплуатацию, без должных испытаний и проверок всех систем безопасности, была связана с преступной халатностью гораздо более высокопоставленных лиц, чем дирекция этой станции. Отнюдь не дирекция станции была ответственна и за серьезные недостатки самого проекта ЧАЭС.
18
Медведев Г.У. Чернобыльская тетрадь // Новый мир. 1989. № 6.
С. 40—42.
В первые часы после взрыва реактора наиболее быстро, эффективно и адекватно действовали военные структуры страны. Уже в 2 часа 20 минут 26 апреля дежурный генерал Центрального командного пункта Генерального штаба доложил начальнику Генштаба маршалу С.Ф. Ахромееву, что на Чернобыльской АЭС произошел взрыв с выбросом в атмосферу радиоактивных продуктов. Ахромеев дал команду уточнить обстановку и вызвать в Генштаб группу генералов и офицеров. Все собрались здесь в 3 часа 30 минут. Была установлена связь с начальником гражданской обороны и поднят по тревоге полк гражданской обороны, дислоцированный близ Чернобыля. В район аварии был выдвинут мобильный отряд радиационной разведки. По тревоге был поднят также специальный мобильный отряд по ликвидации последствий аварий ядерных установок, дислоцированный в Приволжском военном округе. На военно-транспортных самолетах части этого отряда стали перебрасываться в район аварии. К 5 часам утра начали работать главные штабы всех видов Вооруженных Сил, а также штаб Киевского военного округа. К 6 часам утра работали все управления Генштаба, а также служба военных сообщений. По железной дороге началась переброска из Поволжья к Чернобылю всего отряда по ликвидации последствий ядерных аварий и его тяжелой техники. Началась переброска военных самолетов и вертолетов из городов европейской части страны на Черниговский аэродром, наиболее близкий к Чернобылю. Только после этого, в 7 часов 30 минут, С.Ф. Ахромеев проинформировал о своих действиях министра обороны маршала С.Л. Соколова, который проводил оперативный сбор руководящего состава вооруженных сил во Львове. Соколов одобрил действия Генштаба. В 10 часов утра Ахромеев доложил о своих действиях М.С. Горбачеву, который уже знал об аварии в Чернобыле от Н. Рыжкова. К середине дня 26 апреля в район Чернобыля стали прибывать подразделения химических войск во главе с начальником всех химических войск страны генерал-полковником В.К. Пикаловым, который принял на себя руководство всеми действиями военных подразделений в Чернобыле и вокруг него. Образовавшееся над Чернобылем мощное газоаэрозольное облако с сильным радиационным действием перемещалось ветром в западном направлении. Оно обошло стороной город чернобыльских атомщиков Припять с его 50-тысячным населением, но создавало угрозу нескольким областям Белоруссии, Украины и Российской Федерации. В десять и более раз повысился обычный радиационный фон в странах Балтийского региона. Серьезная угроза радиационного заражения возникла для водных источников – рек Припять, Днепр, Киевского водохранилища. К концу дня 26 апреля началось мобилизационное развертывание войск – химических, инженерных и мотострелковых частей, а также частей гражданской обороны и их переброска в район бедствия из всех районов европейской части страны. По свидетельству С.Ф. Ахромеева, в мае 1986 г. в районе аварии действовала группировка войск численностью в 30 тысяч человек, которая располагала большим количеством специальной техники. Здесь были подразделения из всех военных округов и флотов европейской части Союза [19] .
19
Ахромеев
Гражданские власти действовали не столь быстро. Первые и по большей части неполные и неточные сообщения об аварии получили в Москве из высоких лиц заместитель министра Средмаша А.Г. Мешков, зав. сектором ЦК КПСС В.В. Марьин и министр энергетики А.И. Майорец. Именно Майорец позвонил утром премьеру Н.И. Рыжкову, который уже собирался ехать на работу в свой кабинет в Кремле. «Извините, что беспокою, но, кажется, на Чернобыльской атомной ЧП». «Кажется или ЧП? – спросил Рыжков. – Подробнее можно?» «Подробностей пока не знаю», – ответил министр. Через час А. Майорец доложил премьеру о взрыве атомного реактора – самое страшное, что могло вообще произойти. Рыжков приказал министру лететь немедленно в Киев и в Чернобыль и вызвал к себе несколько специалистов. Надо было срочно создавать Правительственную комиссию, в состав которой должны были войти ученые разных направлений, а также работники разных министерств и ведомств. Постановление о создании этой комиссии было подписано в 11 часов утра, начались быстрые сборы. Во главе комиссии Н. Рыжков поставил одного из своих заместителей, председателя по топливно-энергетическому комплексу Б.Е. Щербину, который находился в этот момент на газовых промыслах в Оренбурге. Комиссия вылетела из Москвы в 4 часа дня и около 8 часов вечера была в Чернобыле. Отдельно в 9 часов вечера сюда прибыл и Б. Щербина. Гораздо раньше, около часа дня, из Москвы прибыла аварийная группа, а также представитель от главного конструктора реакторов чернобыльского типа – РБМК. Поздно ночью Б. Щербина докладывал об обстановке: на 4-м блоке произошло два взрыва, реактор разрушен, радиационная обстановка тяжелая, но до конца неясная, нужны тяжелые вертолеты и химические войска. Руководство станции было деморализовано, и комиссия приняла управление ЧАЭС на себя. Рыжков связался с Генштабом и с удовлетворением узнал от С. Ахромеева, что утром 27 апреля и вертолеты, и химические войска будут в районе аварии.
Не без споров комиссия приняла в ночь с субботы на воскресенье решение об эвакуации всего населения г. Припять. А. Майорец был против эвакуации, опасался паники и Б. Щербина. Но ветер мог изменить направление. Эвакуация началась в 2 часа дня 27 апреля и проходила весьма организованно: к Припяти удалось подогнать более тысячи автобусов и три железнодорожных состава. Началось временное расселение эвакуированных, к которым через несколько дней прибавилось и все население из 30-километровой зоны вокруг Чернобыля. Главным для Правительственной комиссии был вопрос: как гасить реактор? Было принято предложение академика В.А. Легасова – сбрасывать на горящий реактор мешки с песком и свинцом. По распоряжению Н. Рыжкова все составы в стране, груженные свинцом, были повернуты на Чернобыль. Уже к концу дня 27 апреля к реактору было сделано 110 вертолетовылетов. На следующий день 300 раз, а 29 апреля 750 раз тяжелые вертолеты сбрасывали песок и свинец на горящий реактор. К концу дня 2 мая на реактор было сброшено 5 тыс. тонн свинца и песка. Радиация значительно уменьшилась, но дальше увеличивать нагрузку было опасно: реактор мог уйти под землю, последствия чего были непредсказуемы.
Заседание Политбюро с обсуждением проблем Чернобыльской катастрофы состоялось 28 апреля под председательством М.С. Горбачева. Докладывал Н. Рыжков. И в этот день, и раньше М. Горбачев приглашал к себе ведущих ученых-атомщиков, в том числе президента АН СССР А.П. Александрова, директора НИИ атомной энергии им. Курчатова академика Е.П. Велихова, а также одного из создателей атомных реакторов для АЭС, академика В.А. Легасова. Но и эти ученые в первые два дня не могли понять, что произошло, отказываясь верить в самое страшное – полное разрушение и расплавление активной зоны реактора. На Политбюро было принято решение создать оперативную группу Политбюро. Группу возглавил Н. Рыжков. В нее вошли от Политбюро В.И. Воротников, Е.К. Лигачев, Председатель КГБ В.М. Чебриков, министр обороны С.Л. Соколов, министр внутренних дел А.В. Власов. За освещение в печати и в других СМИ всех событий, связанных с Чернобылем, должен был отвечать зав. отделом ЦК и секретарь ЦК КПСС А.Н. Яковлев. Первое заседание комиссии состоялось 1 мая 1986 г., затем эти заседания происходили ежедневно, а то и два раза в день.
В субботу, 26 апреля, информационные агентства СССР не получили от властей никаких сообщений о катастрофе на ЧАЭС. Не было никаких сообщений на этот счет и в воскресенье, 27 апреля. Советские граждане получили первое и очень краткое сообщение об аварии в Чернобыле лишь вечером 29 апреля. Только 30 апреля мы узнали об эвакуации местного населения и о первых жертвах среди персонала станции, пожарных и милиции. Более оперативная информация стала поступать после 1 мая, когда несколько тщательно отобранных корреспондентов московских газет получили допуск в район Чернобыля. Но и в их сообщениях, подвергавшихся строгой цензуре, преобладала тема подвига, а не тема ответственности, тема героизма, а не халатности, восхищение четкостью работы спасательных служб, а не критика ошибок проектировщиков и строителей станции, ее персонала и службы безопасности АЭС. Можно было подумать, что речь идет о каком-то мощном извержении вулкана, а не о последствиях работы определенных людей и организаций.
За пределами Советского Союза также преобладали разного рода слухи и домыслы. В Европе первые сообщения о неожиданном и значительном повышении радиоактивности пришли 26 апреля из Швеции, где уже имелась собственная АЭС и вокруг нее были созданы системы контроля радиоактивности. Расчеты показывали, однако, что радиоактивность была занесена в Швецию атмосферными потоками из южных районов европейской части СССР. Но на запросы шведских властей в Москве никто никаких разъяснений не давал.
Особенно жесткий контроль за информацией о событиях в Чернобыле был установлен властями Украины и Киева. Общая радиоактивность в Киеве заметно возросла, но не до критического уровня. Атмосферные потоки двигались главным образом на северо-запад. К счастью, в эти дни в большой зоне вокруг Чернобыля не было дождей. Но приближалось 1 Мая, великий праздник труда. Руководство республики, несомненно, при одобрении Москвы, решило не отменять большую праздничную демонстрацию. Почти все высшие деятели Украины во главе с первым секретарем ЦК КПУ В.В. Щербицким стояли на Крещатике на трибунах, хотя многие из них уже отправили в Москву свои семьи. Однако уже вечером 1 мая радиоактивность в Киеве начала подниматься, превысив в несколько раз нормы ВОЗ. Особенно сильной была радиоактивность на асфальте. Власти призвали население не открывать окна и без необходимости не выходить на улицу. Возникла паника. По свидетельству Г. Медведева, из Киева с 1 по 7 мая уехало около миллиона человек. Не хватало поездов и автобусов. Праздничные демонстрации и иные мероприятия прошли 1 мая также во всех других крупных городах Украины и Белоруссии. Затем возникли панические настроения, которые были особенно сильны в Чернигове и в Житомире.
2 мая в Чернобыль прилетели Николай Рыжков и Егор Лигачев. Они осмотрели район катастрофы, затем заслушали доклады членов Правительственной комиссии Щербину, Легасова, Майореца, Велихова, председателя Росгидромета СССР Ю.А. Израэля. В этот же день, оценив все сообщения химиков и медиков, Н. Рыжков принял решение об эвакуации всего населения из 30 километровой зоны вокруг ЧАЭС. Речь шла почти о 200 населенных пунктах, и эта эвакуация началась немедленно. Покинул Чернобыль и Щербина, который уже получил здесь солидную дозу радиации. Его сменил Иван Силаев.
Из украинских руководителей в зоне катастрофы побывала только Валентина Шевченко, Председатель Президиума Верховного Совета УССР. В.В. Щербицкий от поездки в Чернобыль воздержался. Не был в Чернобыле и М.С. Горбачев. Вспоминая о своем разговоре с генсеком перед поездкой на ЧАЭС, Николай Рыжков позднее писал: «Честно говоря, я ждал, что он – глава партии и государства – тоже захочет полететь с нами. Но никакого такого желания он даже не высказал. Даже в виде предположения. Отвлекаясь от хода событий, хочу сам себе поставить вопрос: почему Горбачев проявил такую странную личную пассивность? Почему он так и не был в горящем Чернобыле? Ведь он с первых же дней своего правления усиленно и не без успеха лепил свой собственный образ любимца народа. Шел к людям, говорил с ними прямо на улицах. Он не боялся пресс-конференций. Он легко чувствовал себя под направленными в упор телеобъективами. Он умел и хотел нравиться всем. А тут – как что, так в кусты. Ведь любому ясно, сколько людских симпатий вызвало бы его даже краткое – пусть на несколько часов – появление в Чернобыле! Сколько уверенности прибавило бы оно самим чернобыльцам!» [20] Сходные сомнения высказывали и другие участники чернобыльской эпопеи. При этом все эти люди отмечали исключительно четкую и эффективную работу по ликвидации аварии и ее последствий самого Николая Рыжкова.
20
Рыжков Н.И. Десять лет великих потрясений. С. 170—171.