Советсткие ученые. Очерки и воспоминания

Соколов Юрий Юрьевич

Помогла жена. Она снова спросила:

— Ты меня узнаешь?

Он кивнул. Она спросила еще раз, и он снова кивнул ей в ответ. Врачи ликовали. Теперь сомнений быть не могло: у больного появились проблески сознания. Этот случай подробно описан Пенфильдом в истории болезни. Заключение канадского ученого — дань уважения самоотверженности советских врачей:

«Профессор Ландау.

27 февраля 1962 года.

Семь недель назад — тяжелая автомобильная катастрофа. Перелом таза и ребер. Рентгеновское исследование обнаруживает двусторонний перелом черепа

и оперативное трепанационное отверстие в левом среднефронтальном положении около пяти сантиметров перед центральной извилиной… его жизнь была спасена только благодаря героическому уходу и лечению… Я делаю вывод, что консервативная терапия, примененная в случае профессора Ландау, была правильной. Ничего больше сделать нельзя.

Прогноз очень затруднителен. Сейчас больному лучше. Если улучшение будет продолжаться, к нему, я думаю, вернется способность говорить. Но я опасаюсь, что нарушение двигательной способности правой руки сохранится навсегда…

Уайдлер Пенфильд».

После консилиума Пенфильд сказал о мозге больного:

— Прибор не сломан. Выздоровление придет не сразу, очень постепенно.

Вечером Ландау был перевезен в Институт нейрохирургии, а утром 28 февраля Пенфильд сделал вторую запись в истории болезни, еще более оптимистическую: «28 февраля. Осмотр в нейрохирургическом институте.

Больной реагирует даже лучше, чем вчера. Есть основания ожидать больших улучшений умственной деятельности, а также работы рук и ног. Физиотерапия очень важна. У. П.»

Профессор Валентин Александрович Поляков как–то заметил:

— Физики проявили такое мужество, преданность и благородство, что мы, врачи, почувствовали к ним большое уважение.

Среди врачей ходила шутка:

— Своим спасением Дау на тридцать три процента обязан врачам, на тридцать три процента — физикам, на тридцать три процента — собственному организму (он никогда не пил и не курил) и на один процент — господу богу.

Врачи, конечно, поскромничали, но тем не менее физики доказали, что для них значит Дау.

Первое слово Дау сказал в воскресенье 8 апреля. Это было одно–единственное слово, обращенное к медсестре:

— Спасибо.

На следующий день дежурил Алексей Алексеевич Абрикосов. Когда он в белом халате зашел в палату, медсестра спросила:

— Лев Давидович, вы знаете этого человека?

— Знаю.

— Как его фамилия?

— Абрикосов.

— А кто он — врач или физик?

— Физик.

При этом Дау приветливо посмотрел на Алексея Алексеевича и улыбнулся ему.

Теперь уже не могло быть сомнений — к Дау вернулась способность говорить. Зато Абрикосов от волнения и неожиданности так растерялся, что едва не утратил дар речи.

Весть о том, что Дау заговорил, в один день облетела и медиков и физиков. Но потом несколько дней больной молчал. А с 14 апреля уже разговаривал на русском и иностранных языках. Декламировал свои любимые баллады, читал наизусть Лермонтова, Симонова, английские стихи, отрывки прозы, без ошибки цитировал любимый отрывок из Ленина:

«Никто не повинен в том, если он родился рабом; но раб, который не только чуждается стремлений к своей свободе, но оправдывает и прикрашивает свое рабство… есть вызывающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам».

Предстояло еще долгое лечение, больному делали массаж, его учили сидеть, ходить, делать гимнастику, но уже твердо можно было сказать одно: он выздоравливает.

Четверг, 3 мая.

Утром проснулся и сказал сестрам:

— У меня есть сын Гарик. Пусть он придет.

Как они с Гариком смотрели друг на друга!

ВоскресенЬе, 6 мая.

Дежурит аспирант Анатолий Русинов. Он записал свой разговор с Дау.

— Дау, вы помните, что такое парамагнетизм Паули?

— Да.

— А диамагнетизм Ландау?

— Ну конечно.

— Как они зависят от температуры?

— Почти не зависят.

— А какая связь существует между ними?

— Равны, с точностью до постоянного множителя…

— Чему он равен?

— Порядка одной трети…

16 мая вдруг он сказал:

— А я стал какой–то странный.

— Почему?

— Все забываю… и вот ноги… А что со мной было?

Голос, манера говорить, шутки, словечки — все то же, что до болезни. Те же лучистые глаза.

Для проверки умственных способностей к больному пригласили психиатра.

— Лев Давидович, нарисуйте кружочек.

Дау старательно выводит крестик.

— Гм. А теперь я вас попрошу нарисовать крестик.

Дау изображает на бумаге кружочек.

— Зачем вы так? — с укором говорит психиатр. — Делайте то, что я вас прошу.

— Я именно этим и занимаюсь. Вы просите меня сделать глупость, и я исполняю ваше желание.

— Да, но вы делаете все наоборот! — возражает психиатр.

— Это такие дурацкие задания, что, если бы я поступил иначе, вы были бы вправе усомниться в моих умственных способностях.

Ночь. Сестра устала, а больной и не думает спать.

— Лев Давидович, у вас ни в одном глазу нет сна.

— Зато у вас в обоих, — отвечает Дау. — Вы поспите, а если кто придет, я вас разбужу.

Все лето 1962 года Дау провел в сумрачной палате Института нейрохирургии имени Бурденко.

20 июля.

— Почему я в больнице? И столько времени? Что–то я не очень верю в эту аварию.

2 августа.

— Я в мужской красоте не разбираюсь, но, насколько я могу судить, Федоров очень красивый. И талантливый врач. Он спас мне жизнь. Я ему очень благодарен.

10 августа.

Пришел дежурный физик. Дау спросил:

— Чем вы занимаетесь?

— Ферромагнетизмом. Что–то в нем неясно.

— Нет, почему, там все понятно, — быстро ответил Дау.

16 сентября.

— Я чувствую, что мои силы на исходе, — сказал Дау.