Современная африканская новелла
Шрифт:
Теперь перед глазами у него был совсем иной мир, не похожий на прежний. Гандана чувствовал себя как бы его частью, ощущал полное слияние с природой — с приветливой тишиной пейзажа, ласковым щебетом птиц, шорохом трав. Он поднял глаза и огляделся по сторонам. Утро властно вступало в свои права, и солнце рассеивало оставшийся с ночи голубоватый туман, который застлал все вокруг легкой полупрозрачной паутиной.
— Пора, Гандана…
Он вскочил и зашагал по заливному лугу. Жара все усиливалась. Зной уже становился нестерпимым, когда Гандана одолел наконец половину пути. Но ничто не могло сломить его волю. Ничто не могло помешать его загрубелым сильным ногам идти по дороге
Гандана ничего не видел, ничего не чувствовал, даже ни о чем не думал. Ему бы только добраться до хребта, а уж там у него хватит времени поразмыслить.
Внезапно на противоположном конце поляны появился джип. Шум мотора еще не коснулся ушей Ганданы, однако он инстинктивно почуял опасность и ускорил шаги. Ехавший в машине негр-проводник тоже, еще не видя Ганданы, понял, что он напал на след, и указал шоферу на чуть примятую траву, выдающую беглеца.
— Ты долго не выдержишь, Гандана…
Словно лодка, джип рассекал бескрайнее зеленое море, оставляя за собой широкий извилистый след. Горлицы в перелеске первыми услышали вдалеке шум мотора и замолкли. Удивленный этим, Гандана остановился. Обернувшись, он увидел автомобиль, виляющий из стороны в сторону, и даже различил сидящих в нем негра и двух вооруженных до зубов индийцев. Тогда он из последних сил бросился бежать, прячась за деревьями. Острые колючки микайи рассекали тело, но Гандана, стиснув зубы, продолжал путь. Перелесок принял его в свои объятия, но беглец уже слышал, как глухо ворчит мотор. Он стрелой метнулся вперед, перепрыгивая через поваленные стволы деревьев и будто по волшебству встающие перед ним заросли колючих кустарников.
Как нужна была ему ночь! Мрачная, вселяющая ужас ночь с ее непонятными шорохами и криками, скрещивающимися, точно клинки. Как нужна была ему ночь с ее изрешеченным звездами плащом, с ее притаившимися под сенью неподвижных деревьев тропинками, тайны которых не выдавал даже яркий лунный свет. Не та любимая им ночь, когда он плясал у дверей родного дома, простирая руки к пламени костра. Не та ночь, когда он уводил подругу в непроходимые заросли и там, среди вздохов и невысказанных слов забывался в грезах о других землях и о другой жизни. Не та ночь, которая создана для безмятежного сна под колыбельную песню ветра, легкими пальцами ласкающего деревья… А страшная, молчаливая, как могила, ночь-сообщница, которая провела бы его потаенными тропами, заглушив шаги, так что не осталось бы никаких улик, никаких следов ускользающего от охотников зверя.
Гниющие листья покрыли землю сплошным ковром… Испуганные его приближением, в панике разбегались ящерицы. Голубая птица вспорхнула с ветки, когда Гандана прислонился к дереву, чтобы перевести дух. Мир возвращался в свое первоначальное состояние, и вот опять уже раздалась песня горлиц. Джип умолк, но Гандана отлично знал, что это означает. В лесу без конца, без края и без дорог борьба за свободу для него только начиналась.
Он больше не торопился. Теперь надо было двигаться как можно тише и осторожнее, строго рассчитывая каждый шаг, прислушиваясь к каждому подозрительному шороху. Он лег на землю и пополз, держась ближе к деревьям. Но кровь, сочившаяся из ран, оставляла пятна на траве, и люди из джипа могли заметить их.
Большая ящерица пристально посмотрела на него, две горлицы на вершине дерева замолчали и с любопытством повернули к нему свои темные головки. Наконец Гандана дополз до зарослей кустарника и обессиленный повалился в траву. Лягушки
Моллюском был Гандана. Он продолжал упорно сражаться за свою свободу. Безымянный, простой винтик, ничтожная часть грозной и загадочной машины жизни, он не желал сдаваться, и его последний немой призыв был обращен к земле, которая породила его и в которую глубоко уходили его корни.
Заслышав шорох, пугливые ящерицы, до этого мирно дремавшие на солнце, попрятались среди камней, и Гандана понял, что это конец. Он съежился и, затаив дыхание, прижался к земле. Клочья облаков, рассеянных по небу, собрались в большие легкие тучи и заслонили солнце, но Гандана не видел этого. Перед его глазами был только бескрайний лес, невысокие, почти голые деревья и красноватая, колышущаяся от ветра трава.
Он хотел о чем-то подумать, но не смог. Защищаться было бесполезно. Он не знал, что такое справедливость или несправедливость. Он не знал, что такое победить или быть побежденным. Ему было незнакомо даже то чувство единения, когда один человек протягивает руку другому и они понимают друг друга без слов.
Его прощание с жизнью было спокойным, почти нежным. Но мысли его так и остались разрозненными, противоречивыми; он тщетно пытался собрать их воедино и понять в конце концов то, что должно быть понятно каждому.
Вот почему ружье из вороненой стали взяло на прицел не человека, давшего победить себя в этих зарослях без конца, без края и без дорог, а поверженного бога, который перестал сопротивляться лишь после того, как претерпел все выпавшие на его долю страдания.
И только тогда он вдруг заметил, что ветер разогнал тучи и на небе снова сияет солнце.
Чинуа АЧЕБЕ
(Нигерия)
МАЛЬЧИК И РЕКА
Перевод с английского Г. Головнева
Чики исполнилось одиннадцать лет, а он нигде не был, кроме родной деревни. Однажды мать сказала, что он едет жить в Онитшу, к дяде. Сначала Чики обрадовался. Ему надоела деревня в глуши и захотелось побывать в большом городе. Он слышал много интересного об Онитше. Слуга дяди — Майкл, который приехал за ним, рассказывал просто чудеса, будто в их квартале есть водопровод и водой можно пользоваться сколько хочешь, никуда за ней ходить не надо. Чики не хотел этому верить, но Майкл поклялся самой верной клятвой: он приложил указательный палец правой руки к языку и вытянул руку с этим пальцем к небу. Чики онемел от изумления и от радости: ему больше не придется каждое утро ходить за водой к реке! Беда в том, что в их деревне Умуофии тропа к реке была такой неровной и каменистой, что половина родительских тумаков приходилась за разбитые кувшины. И еще, в Онитше он будет жить в доме, под железной крышей, а не в жалкой хижине, покрытой пальмовыми листьями.
Все складывалось как нельзя лучше, хотя, когда настало время прощаться с матерью и сестрами, Чики расплакался. Сестры тоже принялись реветь. И у мамы навернулись слезы на глаза. Она положила ему руку на голову и сказала:
— Доброго тебе пути, сынок. Слушайся во всем дядю! Онитша — большой город. В нем много опасностей, в нем злодеи, которые воруют детей. Не гуляй один по городу. И еще, не подходи близко к реке — там, говорят, люди тонут каждый год…
Она дала Чики еще много полезных советов. Он кивал все время головой и шмыгал носом.