Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.
Шрифт:
Животное в бассейне резвилось почти на поверхности.
При всем своем энтузиазме Элисон с огорчением отметила: невозмутимо-добродушная морда не выражает ничего, кроме полного безразличия к ее присутствию. Пришлось напомнить себе: лживая мимика человеческого лица недостойна дельфиньей природы, и Эдисон возрадовалась шансу избавиться от Сухобытия.
До сих пор речи морской свиньи доносились словно из молчащей пустоты, теперь их сопровождала музыка.
— Мы все дети моря, — услышала Элисон. — В море — всеобщее изначальное единство. В море обрети смирение, в смирении же обретешь
— О, как красиво! — вскричала Элисон, чье собственное сознание затопили соленые потоки прозрения. — Наша вшивая западная культура не стоит и гроша, — с жаром объявила она. — Все гниет и разлагается. Мы должны вернуться вспять. Пожалуйста, — умоляла она морскую свинью, — скажите — как?
— Приобщаясь к знанию, ты отдаешь жизнь борьбе. Готова ли ты к жертвам?
— Да! Да!
— Согласна ли служить делу неуклонного прогресса всей мыслящей вселенной?
— От всей души!
— Согласна ли отдаться высшему предназначению, коему столь бездумно изменил ваш род?
— Еще бы, само собой!
— Превосходно, — одобрила морская свинья. — Тебе выпадет счастье содействовать неукротимой воле могучей высшей расы. Естественный порядок будет восстановлен. Власть возьмет сильный и здоровый. Слабый и жалкий погибнет и сгинет с лица земли.
— Так точно! — выкрикнула Элисон, расправляя плечи и чуть ли не щелкая каблуками.
— Тысячелетний гнет будет бесповоротно свергнут!
— О да, — откликнулась Элисон, — безусловно.
В дельфиньих словах ей почудился иностранный акцент — если не одной из стран «третьего мира», то, во всяком случае, цивилизации более древней и развитой, чем человеческая.
— От ваших городов и банков, аквариумов и музеев, — продолжала морская свинья, — останутся одни развалины. И ответственность ляжет на человечество, ибо наше терпение наконец истощилось. Призывы к равноправному диалогу остались без внимания; что ж, мы добьемся цели другим способом!
Элисон с удивлением почувствовала, как изнутри на глаза давят оглушающе мощные музыкальные аккорды.
— Ибо, — информировала морская свинья, — мы верим: жизнь очищается в борьбе. — Отстраненный благозвучный голос ее зазвучал вдруг пронзительно-истерически: — Только в беспощадной борьбе куется история и закаляется воля! Пусть трусы и всякая низкая сволочь боятся драки — мы не слюнтяи! Без жалости раздавим пресмыкающиеся толпы неполноценных ублюдков! Мы победим!
Элисон в смятении затрясла головой:
— Эй, стоп!
Зажмурившись, она с пугающей отчетливостью увидела светлобородого мужчину в белом свитере с высоким воротом и в офицерской фуражке; лицо искажено яростью; рядом торчит какая-то серо-стальная цилиндрическая штуковина, возможно перископ. Элисон быстро открыла глаза: дельфин беспечно скользил вдоль аквариумных стен.
— А как же любовь, и жизнь, и вообще? — взмолилась она. — Вы говорите такие жестокие вещи!
— Элисон, детка, все едино. Без жестокости нет любви. Ведь обладать знанием — истинным знанием — и выполнять свой долг — значит следовать закону кармы. Если ты убьешь кого-нибудь, подчиняясь вселенской воле, то убьешь худшее в самой себе. Это акт любви.
В следующее мгновение Элисон опять увидела бородатого. Призрачный подводный свет, отраженный какими-то неизвестными дьявольскими орудиями смерти, освещал перекошенное злобой лицо.
— Знаю я тебя! — в ужасе закричала Элисон. — Ты фашист!
На сей раз в морском голосе не было ни обаяния, ни мягкости:
— Ваша цивилизация довольно забавна. Однако с ней пора кончать.
— Фашист! Наци! — сдавленно хныкала Элисон.
— Успокойся, — протянул дельфин, а музыка зазвучала тише и нежней. — И выслушай формулу истинного знания. Не забудь, повторяй ее каждый день.
Теперь-то разгневанная Элисон ясно различала фальшь и издевку в лицемерно-слащавой интонации:
Вот моря повеление: вам предопределение — в смиренном преклонении.Эти слова захлестнули ее, вновь и вновь с тупой монотонностью отдаваясь в каждой клеточке ее существа.
— Дерьмо собачье! — закричала Элисон. — Дешевка!
А говорит-то не дельфин, вдруг заподозрила она. Наверное, это человек в свитере с высоким воротом. Только где же он? Может, притаился где на краю космической черной дыры? А может, и на перископной глубине в нескольких милях от Саусалито? Или — страшно подумать — его хитроумным способом уменьшили и запрятали в дельфина?
— На помощь! — слабо позвала Элисон.
С риском окончательно свихнуться она рвалась в привычное измерение. Ведь нужно срочно кому-то сообщить.
— Я тут влипла в какой-то заговор, — доложила она. — Или меня обрабатывают по фашистскому рецепту морские свиньи, или у побережья торчит супернацистская подлодка.
Элисон вконец обессилела; пошарила в вязаной сумочке, нашла сигарету и закурила. Ну, напала какая-то морока, сейчас пройдет, уверяла она себя, глубоко затягиваясь. А вообще-то так и окочуриться недолго. Она дрожала и старалась не глядеть на аквариум.
Немного погодя Элисон обнаружила: глазевший на нее молодой человек успел обойти весь зал и стоит рядом.
— Клевые рыбы, — заметил молодой человек.
— Подождите, — попросила Элисон. — Постойте минутку. Что же это такое было?
Молодой человек широко ухмыльнулся и стал похож на сурка.
— Что, совсем забалдели от рыб, а? В полном отрубе?
Через плечо у него висел фоторепортерский кейс, на руке — черный плащ.
— Не понимаю, о чем вы, — ответила Элисон, внезапно проникаясь отвращением.
— Да ну? А вид у вас был сильно задвинутый.
— Вовсе нет, — твердо произнесла Элисон, заметив, что Ио встала со скамьи и направляется к ним.
Ио потянула Элисон за длинную юбку; молодой человек все еще стоял рядом.
— Хочу уйти, — заявила дочь.
Молодой человек вновь расплылся в улыбке; чтобы разговаривать с Ио на равных, он быстро присел на корточки.
— Привет, малышка. Меня зовут Энди.
Ио взглянула на Энди и попыталась убежать. Но Элисон держала ее за руку, Энди схватил за другую.