Современная канадская повесть
Шрифт:
Стало как-то неприятно тихо. Потом Исаак поднялся и оттащил за собой стул к окну. Уселся, куря, уставившись в окно на падавший снег. Рейчел, нарочито громко кастрюльками и ножами, принялась убирать со стола. Она проделывала все это, обиженно надув губы.
Ох, тупица, идиот, распустил поганый язык! Не успел домой войти — на тебе…
Пытаясь скрыть неловкость, Андре попытался было выманить Вонючку из-под кровати. Однако пес забился в угол, поблескивая на Андре зеленым недобрым глазом, и
— Что это он, не узнает меня?
Молчание.
Синичка расположилась у умывальника и принялась красить грязные ногти, макая кисточку в бутылку с алым лаком.
— А Симона где? — еще раз попытался нарушить молчание Андре.
— С Джонни Крейном ушла, — проворчала в ответ Рейчел.
И снова между ними повисло зловещее молчание, затаив в себе столько невысказанного, и снова Андре сделал попытку нарушить молчание:
— Чик-Чирик, как там у тебя дела в школе, ладишь с сестрой Бригиттой? Ты ведь в этом году в восьмой пошла?
— Больно надо учиться! Думаешь, я, как ты, малахольная? Меня теперь в эту школу и пряниками не заманишь.
Окрысились. Все до единого… Сам, дурак, виноват.
А ведь как у меня захолонуло-то внутри от тоски по дому. Пойду-ка выйду…
Андре принялся натягивать куртку, но никто даже не взглянул в его сторону…
Поднимался ветер. Подмораживало. Андре вспомнил, что оставил перчатки в автобусе. Не прошел и сотни шагов по обледенелым колеям проселка в глубь еловой чащи, как почувствовал, что идти дальше трудно. Приходилось балансировать руками, чтоб не оступиться, но по такому холоду руки из карманов не больно-то вынешь.
Дурак, идиот!
Андре постоял немного, уставившись на верхушки высоких елей, раскачиваемых налетавшим ветром. Холодно. Холод вокруг. Андре съежился от стужи.
Нет, так долго не выдержать. К Альфонсу, что ли, зайти?
У матери Альфонса, Эрнестины, был гость. Белый, из тех, кто с деньгами. Эрнестина в дом Андре не пустила.
— Ты к Альфонсу? Слыхал новости? Жюстэн Лакарьер помер. Мари одна осталась… Домик у ней как картинка, власти им выделили… с ванной. Колодец. Воды много. Коровы есть, как картинки… Все есть. Альфонс, уж он так за дело взялся. Стену в коровнике пробил, воду коровам провел, ванну поставил, чтоб пили. Так у них все как картинка стало. — Эрнестина в восхищении затрясла головой. — Так ты все в Эдмонтоне живешь? Видал там небось бабу этого Роуза? Говорят, она тоже там теперь.
Андре вынул руку из кармана куртки, осторожно провел пальцами по искривленному носу.
— На что мне она?
Эрнестина захихикала.
— В другой раз, если Роуз тебе в нос заедет, так, верно, выправит.
— Эрнестина, что ты, в самом деле, хватит болтать, дверь закрой! — раздался раздраженный мужской голос откуда-то из темноты в глубине лачуги.
Эрнестина ухмыльнулась и захлопнула дверь прямо у Андре перед носом.
Куда ж теперь? Может, к отцу Пепэну? Пусть уж все одним разом! Все равно ведь надо наведаться к старому хрычу перед отъездом.
Когда Андре выходил от священника, над поселком уже сгущались ранние зимние сумерки. Всю дорогу, пока Андре спускался вниз по холму и пока шел затем вдоль озера, в его ушах непрерывно зудели вопросы и наставления Пепэна.
Когда Андре вошел в лачугу, она оказалась пуста. Огонь в печке прогорел уже давно, в доме было почти так же холодно, как посреди зимней тьмы за дверью, Андре зажег керосиновую лампу и развел в печке огонь. Доедая остатки разогретой лосиной тушенки, Андре главами Нелли Бейрок оглядывал свой дом.
Все в грязи. Все в запустении. На окнах ни одной занавески. Ни семейного уюта, ни попыток создать его. Ветхая обстановка, собранная из имущества пяти различных семей, повсюду толстый слой грязи, накопившейся за много лет от прикосновения немытых рук.
Андре знал, что Исаак и Рейчел сейчас в пивной, но идти искать их уже не было сил. Он поддерживал огонь в надежде, что вот-вот появится Синичка. Глаза слипались от усталости. Андре уж чуть было не задремал, но вздрогнул, проснулся, отогнал сон.
Под конец он все-таки забрался в постель, туда, где когда-то с ним рядом спал Джои. Закрыл глаза, и лицо малыша, озаренное доверчивой улыбкой, то вставало, то исчезало перед ним. Одеяла были грязные, от них пахло сыростью. В ляжку впился клоп. Андре почесал зудящее место.
Беспокойно заворочался, теперь сон не шел.
Черт побери, где же Синичка? В пивную ее не пустят, а ведь уже поздно. И вдруг Андре пронзило — Синичка сейчас с Обри Слэдденом или с другим таким же подонком!
Спустя три дня, морозным и ясным зимним утром, Андре сел в автобус до Эдмонтона. Проводить его явился один отец Пепэн.
В институте сокурсники дружески хлопали его по спине. В ушах гудели разговоры о предстоящей встрече Нового года.
— Ну, старик, в загул так в загул, — бубнил Джимми Бейли. — Погоди, старик, увидишь, какую я тебе красотку приглядел.
Андре натянуто улыбался. Он никак не мог отрешиться от предчувствия чего-то ужасного.
Когда к вечеру он вернулся домой после занятий, Бейроки уже уехали. Андре повернул ключ в замочной скважине, вошел в темный дом, где его встретили только собака и кошка. Он принялся ходить из комнаты в комнату.
Тьфу ты! Надо мне было разевать свой поганый рот при Бейли и всей этой компании. Может, встретить их у дверей, когда вечером заявятся, да и сказать, чтоб проваливали? Нельзя! Разобидятся на меня как черти. Дьявол! Конечно, это не то чтоб Джонни Крейн пожаловал или там Гэри Последнее Одеяло, но все-таки…
Девять часов вечера, пока никого.
Не едут. Может, вовсе не приедут?
В этот самый момент зеленый «понтиак» Билла Саймонса подрулил к дому. Из машины показались Билл с парой сокурсников и с ними четыре девицы. Громыхая ящиками с пивом и зажав в руках бутылки вина, компания шумно потянулась по дорожке к дому. Саймонс вышагивал, распевая: