Современная мадонна

Кендрик Шэрон

Да, муж разлюбил и покинул ее, даже не объяснившись, она могла бы ненавидеть его, но у нее все еще болело сердце о нем и о своей загубленной юности.

Слегка повернув голову, Энджел увидела в овальном зеркале, которое висело на стене напротив дивана, свое отражение.

Она поморщилась. Облегающее черное платье подчеркивало мертвенную бледность щек, под глазами залегли синие тени. Было очевидно, что она мало спала и сильно нервничала. В общем, вид ужасный.

Едва ли сознавая, что делает, Энджел торопливо попыталась поправить волосы.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился Роури. Его лицо потемнело, когда он заметил, в какой позе застал ее, а рука Энджел бессильно упала под этим осуждающим взглядом.

Ну почему он застал ее именно в момент, когда она словно прихорашивалась перед его приходом, чего обычно никогда не делала? Почему? Он, возможно, подумал, что ее занимает только собственная женская привлекательность, даже в такой скорбный момент.

Энджел взглянула на него и зажмурилась.

Она успела забыть, с какой легкостью Роури Мандельсон заполняет собой пространство. Неужели он родился с этой удивительной, необъяснимой способностью немедленно привлекать к себе взгляды и интерес присутствующих без малейшего усилия со своей стороны? В нем было что-то такое, что никак не изглаживалось в памяти. Даже после его ухода казалось, будто он все еще в комнате.

А может, он приобрел эту способность благодаря своей работе? Отличный адвокат, он заполнял собой зал суда, своим красноречием разрушая аргументы противников, всегда защищая права обездоленных. Энджел вспомнила насмешки Чада, не способного понять, почему его брат упускает возможность неслыханно разбогатеть. Он мог бы иметь гораздо больше того, о чем мечтает большинство людей. А Роури вел дела бедняков, которые на свои скудные средства вообще не могли нанять адвоката.

Этим Роури тоже отличался от своего брата. Чад хватался за любой проект, если только он обещал хоть какие-нибудь деньги.

Роури Мандельсон, высокий, крупный, обладал той же мрачной, суровой привлекательностью, что и его младший брат. И в то же время в нем не было неуправляемости и непредсказуемости Чада. Роури излучал силу и стабильность, как крепкий дуб, глубоко вросший корнями в землю.

Он сурово и напряженно смотрел на нее. Его губы сжались в тонкую линию. Учитывая обстоятельства, его вид, мрачное выражение лица были вполне объяснимы, но истинные чувства Роури оставались для Энджел тайной. Он не выставлял напоказ свои чувства. Никто не догадался бы, что скрывает взгляд глубоких синих глаз под изогнутыми темными ресницами.

О трауре напоминали только его черные джинсы. Но в сочетании с зеленым свитером это выглядело совершенно обычно. Энджел взглянула в окно, где во всем великолепии поднимались зеленые склоны холмов Уиклоу. Январь в этом году выдался необычайно холодный и унылый, и в этой части Ирландии в ближайшем будущем улучшения погоды не предвиделось.

— Привет, Энджел, — мягко произнес Роури. Его синие, как море, глаза смотрели ей прямо в лицо, и на мгновенье у Энджел возникло странное ощущение, будто этот взгляд проникает в самые глубины ее души.

— Пр-ривет, Роури, — дрожащим голосом ответила она. Медленно поднявшись с дивана, двигаясь с преувеличенной осторожностью, словно старуха, она пересекла комнату и остановилась перед ним. И только тогда ощутила его бездонную печаль. Страшное горе, почти осязаемое в хрупкой тишине. Его глаза затуманились болью, а напряженное выражение лица выдавало, каких неимоверных усилий ему стоило внешнее спокойствие.

Поддавшись минутному порыву, Энджел поднялась на цыпочки, обвила его руками и беспомощно уронила голову ему на плечо, ожидая, что и Роури обнимет ее в ответ.

Она сделала бы то же самое, кто бы ни оказался перед ней — мужчина, женщина или ребенок. Это выражение боли в синих глазах потрясло ее, но Энджел сразу почувствовала, как нервно напряглись его мускулы, как дрогнула жилка на шее под кончиками ее пальцев, и тут же отпрянула, неуклюже опустив руки.

— Мне очень жаль, — сказала она, робко глянув в его замкнувшееся лицо. В конце концов, Роури — англичанин. Может, вдове его брата не следовало проявлять такую фамильярность.

— Да, я знаю, — мертвым голосом отозвался Роури. — Всем очень жаль. Он был еще так молод… Слишком молод, чтобы умереть.

Мысленно пообещав себе в дальнейшем вести себя самым благопристойным образом, она указала на кресло.

— Может, тебе лучше присесть, Роури? — предложила она, стараясь, чтобы это прозвучало сухо, вежливо, и только. — Ты ведь с дороги.

Он взглянул на кресло с таким видом, словно сомневался, поместится ли в нем его могучее тело, и покачал головой.

— Нет, спасибо. Если ты не возражаешь, я постою. Я несколько часов просидел в машине.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Нет. Не сейчас.

Их глаза встретились.

— Тогда, может, расскажешь мне, почему ты здесь? — тихо спросила Энджел. — Зачем ты приехал?

Он многозначительно покачал головой.

— Не сейчас, — повторил он, и Энджел подумала, что никогда раньше не встречала человека, который умел бы вести себя так уклончиво, в то же время оставляя чувство, что он внутренне уверен в себе.

В глазах Роури вдруг мелькнуло изумление. Он подошел к столику около дивана и взял свадебную фотографию, которую Энджел рассматривала за несколько минут до его прихода. Губы Роури скривились.

— Значит, ты еще раз переживала счастливые времена, да? — спросил он жестко и насмешливо.

— Что в этом такого? — Ее слова прозвучали вызывающе и в то же время так, как будто она пыталась защититься. Может быть, все дело в трагедии с Чадом, именно она заставляла их произносить не те слова, которые они хотели бы произнести? — Это одна из немногих фотографий твоего брата, которые у меня остались.

Роури пожал плечами.

— Прости меня, если мои слова звучали цинично, но, как ты знаешь, я никогда не считал свадьбу самым главным в отношениях между мужчиной и женщиной.