Современная вест-индская новелла
Шрифт:
От этого незнакомца, кем бы он ни был, видимо, можно было ждать неприятностей, и я невольно начал побаиваться его. Но когда я вновь вышел на крыльцо и посмотрел на него, он не внушал мне никакого страха. Держался он робко и неуверенно, и мне даже показалось, что он сам нас боится. Это льстило моему детскому тщеславию.
— Мама сейчас придет, — сказал я ему.
— Спасибо, — тихо отозвался он. Открылась дверь, мама застыла на пороге, пристально глядя на него. Незнакомец сделал несколько шагов к ней и остановился. Между ними или, вернее, между нами, казалось, был заговор молчания, потому что теперь и я тоже молча уставился на него, стараясь понять, что происходит. В конце концов он
— Привет, Глэдис. Я тебя не очень удивил?
— Как ты узнал, где я живу? — Голос ее был против обыкновения сухим, сдержанным и даже чуть-чуть сердитым.
— О, я просто проезжал мимо, ну и спросил о тебе в лавке китайца. Мне показали твой дом…
После долгой паузы она кивком пригласила его в дом. Дверь оставалась приоткрытой. Потом я услышал, что мама зовет меня. Сердце подпрыгнуло как мячик — сейчас я узнаю, кто этот незнакомец. Я заправил рубашку в штаны. Тут мама второй раз нетерпеливо позвала меня, и я вбежал в дом.
Он сидел на нашем единственном стуле, она примостилась на краешке кровати. Как только я вошел, оба они уставились на меня. Я постарался не встречаться с ним взглядом и смотреть только на маму. Она нерешительно кивнула в его сторону и пробормотала:
— Это твой отец.
Конечно, я был поражен и порядком смутился. Я знал, что он вообще где-то существует, но у меня было самое смутное и неопределенное представление о нем. Он был персонажем моего собственного фольклора: он мне нравился, даже снился иногда, словно золотая рыбка, но я легко обходился без него и не принимал его отсутствие близко к сердцу. И вот, увидев его перед собой, я так растерялся, будто к нам явился Шалтай-Болтай из сказки. Сказать мне было нечего, да от меня этого и не требовалось. Меня позвали поглядеть на него — пожалуйста, могу поглядеть.
Лоб у него был в морщинах, а щеки обветрены. Наверное, бреется каждый день. Отцы моих приятелей брились ежедневно. Вот был бы смех, если бы и маме надо было каждый день бриться! Впрочем, что за глупости лезут мне в голову!
Он глядел на меня и одобрительно кивал головой.
— Славный парень, — сказал он, и я задумался, что бы это могло значить. Потом он перевел глаза на маму и таким же неопределенным и неуверенным голосом повторил: — Он славный паренек.
Мама в ответ что-то буркнула и посмотрела на меня. В глазах ее не было того горделивого блеска, который обычно появлялся, когда кто-нибудь хвалил меня ей. Напротив, я уловил в ее взгляде суровость — что-то ее сердило. Я никак не мог понять, отчего она сердится. Потом она отвела глаза и опустила голову, и если б я знал ее хуже, то подумал бы, что ей стало вдруг чего-то стыдно. Она уперлась локтем в колено, подперла ладонью подбородок и вздохнула. Обычно такой вздох сопровождался словами: «Господи, что за жизнь!», но на сей раз она промолчала.
Я никак не мог понять, что происходит. Я и раньше был свидетелем странного поведения взрослых, но, несмотря на свою неискушенность, в других случаях мог хотя бы предположить, что за этим скрывается. Но теперь мама и незнакомец не на шутку озадачили меня. Почему они молчат? Они ненавидят друг друга? Разве так уж важно, что он мой отец?
Внезапно меня обуял страх: он пришел, чтобы отнять ее у меня! Вот почему они так взволнованы. Не знают, как мне сказать. Мама хочет оставить меня одного! Я вдруг понял, как она мне необходима, что она для меня значит! Я любил ее, слегка побаивался, потому что она часто меня колотила. Мир суров, и она напоминала мне об этом. И все же нас соединяли прочные узы. Потеряй мы друг друга, мы бы лишились всего на свете. Я называл ее мамой; она кормила меня, одевала, покупала мне учебники. Учила меня быть хорошим, хотя было не совсем
Но это невозможно. Мои страхи нелепы. Лучше всего мне сейчас уйти, дать взрослым поговорить наедине. Я стал красться к двери и услышал, как он сказал, очевидно, уже не в первый раз:
— Да, Глэдис, много воды утекло.
Я решил окончательно, что их смущает мое присутствие и, уже не таясь, направился к двери. Внезапно мама окликнула меня по имени. Голос у нее был суровый и резкий; ей даже не надо было приказывать мне остаться — достаточно было одного тона.
Незнакомец недоумевающе посмотрел на меня и внезапно вскочил со стула. Он явно собирался уйти, но почему-то медлил. Потом он словно вспомнил что-то, вынул из кармана брюк пятишиллинговую бумажку и протянул ее мне.
— Купи себе что-нибудь, — сказал он.
Оробев, я молча глядел на деньги. Сумма не маленькая. С чего это он решил мне их дать? Я поднял глаза на маму, чтобы узнать, как мне поступить, и не удивился, когда услышал ее слова:
— Верни их ему.
Потом, обернувшись к отцу, она сказала:
— Все эти годы я растила его одна и теперь как-нибудь обойдусь без твоей помощи.
Я немедленно вернул ему деньги, чувствуя, что сейчас лучше не злить маму.
Незнакомец попытался что-то возразить, но внезапно умолк и спрятал деньги. Мне даже стало его жалко, видно было, что он обижен и опечален. Он взял свою фетровую шляпу, нахлобучил ее на голову и, не произнеся больше ни слова, вышел из дому. Больше я его никогда не видел.
В. Рид (Ямайка)
НОВИЧОК
Перевод с английского В. Рамзеса
Королевская рыба — настоящий боец, от ее стремительных гибких движений рябит в глазах. Извиваясь в воде, ее длинное тело скользит к приманке. Рывок — и крючок у нее во рту. Челюсти смыкаются на леске, она может перерезать ее одним движением. Море холит ее, как скаковую лошадь. Ей нет равных, вот почему особенно обидно упустить ее.
Тина передала удилище Кеннеди. Долгое время леска была неподвижна. А потом вдруг футов тридцать раскрутилось с катушки — видимо, крупная рыба подошла к живцу и принялась высасывать сладкий сок из насаженной на крючок креветки. Королевская рыба не спешит проглотить приготовленное ей лакомство, она растягивает удовольствие, как истинный гурман.
Заслышав шум, Тай Брукс, матрос Тины, поспешил к Кеннеди и перехватил леску. Он даже негромко вскрикнул, не веря в такую немыслимую удачу.
— В чем дело, Тай? — спросила Тина.
— Это пища, достойная богов, — громким шепотом ответил Тай Брукс.
Девушка обрадовалась, узнав, что у американца клюнуло. Она сидела за рулем — эта маленькая рыбацкая лодка принадлежала ей. Туристы из Америки — чужаки на Ямайке. Некоторые проводят здесь по полгода, но так и остаются чужаками. Хоть они и соседи, никто их толком не знает. Но человек, с которым рыбачишь вместе, весь перед тобой как на ладони.
— Не спеши, чужестранец, — сказала Тина.
— Такую рыбу не стыдно подать и в «Лодже». Наверняка самец! — взволнованно пробормотал Тай Брукс.