Шрифт:
Холмик
В ночи виднеется стая подопытных,
Старых и немытых ягнят,
Нам всем здесь не рады,
Но манят эти края меня.
Радость иль смерть, дождь или ветер,
Что же теперь нам сулят?
И почему же все еще
Не умыли тех старых ягнят…
Детская поговорка прозвучала
Из уст любящей матери.
Запомни, сын, войны будут,
Пока бревнышки не завернут в скатерти.
Но бревнышки эти всегда были
И будут хитры и умны,
Будут прятаться в глазах людей,
Но ты поскорей лучше пойми…
У всех нас есть, то ли ветка,
То целое бревно,
И лучше его поскорей достать,
Скорей расправив полотно.
Кто воевал за правду,
Кто-то и вовсе молчит.
Ему незачем открывать рот,
Он своего друга убил.
Что жил на стороне той,
Кого послали на войну,
Разве война зовет нас к правде,
Скажи сынок, или к уму?
Цитаты поэтов будут летать
Из уст в уста долго и подолгу,
В устах внуков тех они засядут,
Которых завели рано поутру…
Там было поле, и речка, и солнце, и холм.
Словно снова пошел на шашлыки с отцом,
Но вот только грудь шальная пуля ловит,
Огонь хлынул за свинцом.
Где-то мать плачет над иконой,
Над грязным и потрепанным письмом,
Где написано, что сын ее – воин еще тот,
И он…
Что он герой, что он лихой,
А что это ей сейчас дает?
Не вернется больше домой
Ее любимый сынок.
Где-то в поле лежит и плачет
Ее любимый сынок,
Сжимает, может, фотографию,
Где он еще не знает про окоп.
Где мать, отец, сын и дочь,
Где солнце, где еще пока
Не царствует смог.
По телу ступил холодный пот.
Он так хотел сказать матери, что он мужчина,
Что он людям помог…
Что майский дождь, что он все видел,
Что он своими руками вырыл окоп.
Сейчас пара волков, сидя на холмике,
Над полнолунием скулят.
Не расскажешь никак волкам,
Что такое семья.
Кто такой фашист
Они ели воду, пили пот,
Немецкой оккупации первый шел год.
От голода брат съел угол печки,
Это не выдумки, это реальные вещи.
Повесили двоюродную сестру,
Их не смутила ни совесть, ни честь.
Люди плакали, плакали, рыдали и еле дыша,
Принимали патроны свинцовые в шеи.
Немцы дом окружили, орут: «Выходи!»,
Вышла мама, ее бьют, та: «Беги!»,
Убежал сынок в дом, сидит и дрожит,
Поставить паршивцев б под казнь и ножи.
Они заталкивают маму в машину и сами садятся,
Над мамой сильно издевались, как потом узнается,
А паршивцы в тюрьме, не стали их убивать.
Так уж и быть. Мы не фашисты, умеем прощать.
Приютила нас добрая еврейская семья,
Евреев всех созвали как-то на расстрел,
Говорили всем русским: убьем, иль не сдашь.
Сдались они сами, за нас побоясь…
Прочли записку, поспешили к реке,
Там евреев, людей, бьют даже на дне.
Фашисты, смеясь, били их веслами.
Никто не спасет, они все утопленники.
На лодке те плавали, гады, смеялись,
Всплывал человек, чуть еле дышал,
Догоняли фашисты и снова маячили.
А они не тонули, как мячики…
К дочке подходит холодная мать,
Говорит ей: «Прячься под кровать!».
Прошел час, проходит два, прошло и пять,
Выходят, а бабушка связана, раздета. Вот и блядь!
Мама толкает на улицу, чтобы не видела ужаса,
Что натворил немецкий солдат.
Дочь смотрит в горизонт, а там холм, а там лес,
И оттуда когда-нибудь придет советский солдат.
Конец ознакомительного фрагмента.