Современный чехословацкий детектив (сборник)
Шрифт:
— Слово за вами.
Я вспомнил разговор с Гедой.
— А что было на Зузане до ухода Бонди и Колды? То же, в чем она заезжала ко мне в Дом трудящихся? Такое платье…
Капитан не дал мне договорить.
— Да вы прирожденный частный детектив! Мы знаем, в каком платье была Черная, когда встречалась с вами. И если вам это интересно, то так же она была одета и тогда, когда они с Гуго Бонди разучивали вечером вашу песенку.
— Ясно, — выдохнул я.
— Я не хотел вам об этом говорить, но… Когда пан Бонди ушел, —
Не имело смысла указывать капитану на то, что перед моим визитом Зузана, по логике вещей, должна была снова переодеться. Но уже не успела. Алиби Колды, надо думать, неуязвимо.
— Так что скажете?
Я сознавал, что молчание мне не слишком поможет, и дал ход теории своей бывшей жены.
— Я бы немного уточнил заключение этой вашей медицинской экспертизы. Убийство было совершено никак не позже, чем, скажем, без четверти восемь. Я ведь не имел обыкновения опаздывать. — И я развернул перед капитаном теорию Геды, живописуя Зузанину суетность.
— Любопытно, — сказал капитан. — Заметно, что эти два дня вы не потратили впустую.
— Это все моя жена, — пожал я плечами, — я был у нее в воскресенье вечером.
Капитан недоуменно поднял брови.
— То есть, — поправился я, смутясь, — моя бывшая жена.
— Вы все еще поддерживаете отношения со своей первой женой? — с интересом спросил капитан, дав мне прикурить.
— Вам это странно?
Верзила в своем углу сосредоточенно стучал по клавишам пишущей машинки. Я как-то перестал обращать на него внимание.
— Не знаю, — ответил капитан. — Мне это кажется несколько необычным. Да и вы сами…
— Кем же я вам кажусь?
— Не знаю, — повторил капитан, — безусловно, вы особого склада человек.
— Возможно. Но не убийца.
19
В конце концов меня отпустили, любезно предупредив, что если я вдруг вздумаю, например, отправиться на прогулку в Шарку или Суходол, то обязан об этом сообщить. Счет времени, что прошло с того момента, когда я нашел Зузану, все еще можно было вести на часы. Был вторник, двенадцать часов двадцать семь минут. Ровно. Люди на улицах, по-видимому, шли обедать. Значит, Зузана не хотела оставаться со мною наедине. Боялась. А перед тем она занималась любовью с Колдой. Это было ясно из намеков капитана. А может, Бонди с Колдой сговорились? Да нет, чистая фантазия.
В два часа меня ждет встреча с ансамблем в Доме трудящихся. Концерта у нас сегодня нет, но мы собирались обсудить, что петь в этом году на очередной «Лире». По словам Камила, мы ее пару раз почти выиграли, с третьей же попытки выиграем наверняка.
— Ой, это ты, привет!
В меня врезался и теперь скороговоркой извинялся Анди Арношт.
— Я тебя чуть не
Он, как всегда, преувеличивал.
— Привет, — Сказал я и добавил злорадно: — Ну как, потрудились вчера с Томом над мюзиклом?
Анди состроил скорбную гримасу.
— И не спрашивай! Этот негодяй не появился. А я из-за него обегал всю Прагу. Все кабаки!
У меня не хватило совести сказать Анди, где провел Гертнер вчерашний вечер. Он еще успеет это узнать от барменши в «Ротонде».
— Я просто в ярости, — с жаром объяснял Анди, — у меня ведь музыка написана! А как давно она во мне! — постучал он себя по голове, чтобы облегчить мне возможные поиски.
— Серьезно? — заинтересовался я.
Анди слегка поколебался.
— Послушай, Честмир, ты знаешь это Томово либретто?
— Да, немного.
Хотя, подумалось мне, я должен был бы его знать досконально. Этот великий замысел Гертнера. Единственный, который творец вынашивает всю жизнь. О том, как мы начинали, наша старая компания из Врбова. Короче, о звезде, летящей в небо.
Впрочем, нет, тут же дошло до меня, я-то эту историю знаю несколько иначе, чем Томаш. И иначе знает ее Добеш. И иначе знала Зузана.
В интервью для печати она неизменно восхваляла наш Врбов. Деревня как на открытке, музыкальный папаша — все это крайне трогало публику. А наша бит-группа выглядела на подобном фоне этаким кружком «патриотов из глубинки», которые на досуге читают одноименное сочинение Раиса и развешивают дома картинки из народной жизни Йозефа Лады.
Вот это и называется «индивидуальный образ объективной действительности». И было совершенно бесполезно говорить Зузане:
— Ты что, забыла, как раздражала нас эта дыра? Городок, где все заглядывают друг другу в тарелки и под кровать. Где можно желать только одного — бежать отсюда! Что мы все в конце концов и сделали.
Но Зузана об этом не помнила — или не хотела помнить. Да и в ее репертуаре, особенно в последний период, когда она стала целенаправленно добиваться трона и короны чешской поп-музыки, хватало клюквы в духе «Избушек под горами». Родные просторы были в моде.
— Нет, знаешь ты это либретто или не знаешь? — наседал Анди.
— Да говорю же тебе: немного, в общих чертах.
— Ну ладно, — милостиво заключил Анди. — А то я нарочно спросил. Чтобы Тома не подвести, понял?
— Нет.
— Боже мой, — с сочувствием вздохнул Анди, — а вдруг бы ты украл его идею?
— Да что ты, не украду, — пообещал я. Великодушие не позволило мне объяснить Анди, что, как говаривали предки, грешно обирать нищего, тем более когда это твой товарищ. И откуда только Зузанка взяла, что я не люблю людей!
— Уверен, это будет сенсация! — набрал новую порцию воздуха Анди. — Молодой певец, лауреат «Кокоржинского дрозда», едет, видишь ли, в Прагу. Сам он из деревни, но у них там есть ансамбль… Ребята, конечно, не профи…