Современный чехословацкий детектив (сборник)
Шрифт:
— Ну конечно, — грустно произнесла Яна, — выходит, нам с тобой больше не о чем разговаривать…
В этом вопросе прозвучал не только упрек, но и печаль.
— Ты, наверное, удивишься, — усмехнулся я, — но нам с тобой еще очень даже есть о чем поговорить.
— Серьезно?
— Серьезно, — ответил я.
— А когда? — нетерпеливо спросила Яна. — Я сейчас еду на факультет…
— В четыре… в четыре ты уже освободишься?
— Да, — сказала
— Значит, «У Голема», хорошо?
— Договорились.
В трамвае, идущем к центру, на меня наткнулся Брандейс, наш банджист.
— Привет, Честик!
— Привет, — отозвался я, — что происходит, скажи на милость, что это за исторический рубеж?
Наш ансамбль никогда еще не играл на радио.
— Это все Камил, — таинственно объяснил Брандейс. — он договорился с Пилатом. Что мы сыграем несколько народных песен.
— Народных? — ужаснулся я.
— Да, — сказал Брандейс. — Тех, которые Камил аранжировал, — добавил он, видя мое выражение лица.
В рамках фолк и кантри Камил аранжировал «Гельпу» и «Залужицкое поле». Я сжимал футляр со скрипкой, и во мне крепло ощущение, что бояться нечего. Но неужели Пилат? — покрутил я головой. Мы вышли у радиоцентра и поспешили внутрь. Было почти десять. И весь оркестр в сборе. Камил с очень важным видом переходил от одного к другому.
— Не психуйте, ребятки, с нами будет петь Пилат, и если… — размечтался он, — если мы сами себе не подгадим, — вернулся он на землю, — то из этого можно сделать настоящий шлягер.
— Из чего? — спросил барабанщик Маца.
— Из «Гельпы» и «Залужицкого поля», — сообщил Камил, — ну неужто не справимся? — гордо прибавил он, стремясь подбодрить своих поденщиков.
— Наверное, — пробурчал Маца, — я просто о том, что мы это с Пилатом никогда не репетировали.
— У нас есть время до часу, — торжествующе объявил Камил, — а мы-то с вами уже сыграны.
Милонь примчался в пол-одиннадцатого. Единственный, кого, кроме Камила, он почтил своим вниманием, был я.
— Ну что?
— Ничего, — сказал я. — Отыграем, а потом поговорим.
Маэстро кивнул.
В четверть первого два наших опуса были готовы. Милонь отвел меня в сторонку:
— Пошли пожрем вместе, я плачу, ладно?
— Ладно, — согласился я, — хочешь — плати.
Покачиваясь от усталости, мы выбрались из здания.
— Пойдем в «Палас»? — предложил Милонь.
Это было недалеко от радио. Около четверти часа ходьбы. И всю дорогу до Панской улицы мы молчали.
— Что ты будешь? Выбирай, — подал
Я быстро его проглядел.
— Почки, — сказал я.
Долго ждать нам не пришлось… Мы подняли глаза от тарелок:
— Знаешь, что я хотел у тебя спросить?
Пилат как раз заглатывал почку:
— Надеюсь, то же самое, что и я у тебя.
— Не уверен, — сказал я. — Мне интересно, что ты делал вечером в прошлую субботу.
— Так вот что тебя занимает?! — рассмеялся Милонь. — Слушай, Честмир, брось эти глупости и поинтересуйся-ка лучше, кто у Добеша невеста. А больше не прибавлю ни слова, потому что я не сплетник какой-нибудь, — добропорядочно заявил Милонь Пилат.
35
— Точны, как всегда, — похвалил меня капитан, и прозвучало это как неприятное подтверждение того, что наши контакты успешно развиваются. Сегодня бистро было переполнено, и, кажется, только благодаря связям Грешного нам отыскали столик на двоих.
По дороге из «Паласа» в бистро ничего заслуживающего внимания и мудрого в голову мне не пришло, и я отнюдь не мог приписать это усталости или же интеллектуальному изнеможению.
Вырванный из относительного покоя печальным событием, я был втянут в головокружительный водоворот.
— Вы что-то не в своей тарелке, — сказал капитан, — что с вами опять случилось?
Он даже и не предполагал, насколько точен его вопрос, а вернее, насколько точно угадал он мое состояние.
— Я хотел встретиться с вами, чтобы поговорить об одном деле, которое вы должны знать. Это касается Бонди…
— Меня больше интересует Гертнер, — вежливо перебил капитан, — Гертнер с его мюзиклом.
— Он не имеет к Зузане никакого отношения, — махнул я рукой, — просто этот бедолага слишком занесся. Если вы слышали, что Зузана обещала ему протолкнуть его мюзикл в карлинский театр, так это…
— Почему же вы этому не верите? — спросил капитан.
— Мгм, — иронически отозвался я, — а если бы она не сдержала слова, Том бы, наверное, стер ее в порошок на страницах «Подружки», да?
— А разве нет?
— Конечно, нет! Потому что если они о чем-нибудь таком когда и говорили, так оба должны были понимать, что у Томаша нигде, кроме «Подружки», и строчки не возьмут — не то что мюзикл!
— Ага, — сказал капитан, — какое счастье, что вы, Друзья из Врбова, так хорошо знаете друг друга.
— Я хотел-о Бонди…