Современный чехословацкий детектив
Шрифт:
— Is etwa andres [12] , — отозвался Карличек. — Ну ничего, у профессора найдется какое-нибудь средство...
— Мазь, — деревянно выговорил Коларж и величественно выплыл из комнаты.
Едва он вышел, Карличек попытался было носом показать мне на ватрушку, да чихнул и вынул чистый носовой платок, на котором я, кажется, разобрал монограмму владельца виллы. Половинка ватрушки на блюде уже утратила первую свежесть, но запах ее показался мне еще восхитительнее, чем аромат булочек пани Ольсецкой.
12
Это
— Ешьте, если голодны, — сказал Карличек. — Может, желаете яичницу с салом или ветчиной, только скажите. Профессор обязан вас ублажать. Платит за все резидент, с которым я, к сожалению, незнаком. Сам-то профессор не стал бы делать тайны из его имени, да резидент заставляет. Он не со всяким беседовать согласен.
— Плевал я на него, — заявил я.
Поднявшись с кресла, я подошел к столу, твердой рукой взял с блюда кусок ватрушки и разом откусил половину.
Вернулся профессор с желтым тюбиком в руках. Карличек взял тюбик, внимательно осмотрел, говоря при этом;
— Помнится, мои родственники в Берлине предпочитали черный кофе. Как вы насчет черного кофе, mein Herr?
Я упрямо молчал.
— Сейчас приготовлю, — машинально предложил профессор. — Жена еще спит...
И он снова удалился профессорской походкой.
— Also [13] ! — вскричал Карличек. — Мужчины готовят кофе лучше, чем дамы. Дамы питают врожденную склонность к бурде с молоком и с пирожными. Позвольте-ка...
Он выдавил из тюбика коричневатую мазь и искусными движениями нанес мне на лицо множество коричневых точек. Покончив с этим, он выбежал из комнаты, а я снова принялся за ватрушку. Но Карличек тотчас вернулся, неся зеркало размером с газетную полосу. Оно, видно, висело в прихожей, заслоненное одеждой, и я его не заметил. Карличек поднес зеркало к моему лицу — оно было в крапинку, как косточки домино, и ко всему прочему вылезла щетина.
13
Здесь: вот так (нем.)
— Уберите! — взорвался я.
Карличек отставил зеркало в уголок.
— Вам надо привести себя в такой вид, чтоб не противно было самому на себя смотреть, — изрек он. — Примите ванну, профессор даст вам чистое белье.
— Плевать я хотел, — мрачно высказался я.
— Нет, нет, примите. В таком виде нам нельзя показываться на люди. И женщины в доме — кроме жениной бабки — скоро встанут, обед-то все равно готовить придется, не сидеть же нам голодными. Профессорша простирнет и выгладит вам рубашку. Ее мамаша тоже не зря небо коптит — еще довольно сносно картошку чистит, я сам видел.
— Плевал я на картошку.
Это милое выражение я успел еще раза три пустить в ход до того, как мы услышали звонок в калитку и лай овчарки. Карличек так полно вжился в образ, что схватил меня за локоть, выбив у меня из рук кусок ватрушки.
— Скорей, пистолет! — прошипел он. — Живыми не дадимся...
Хотел было я посоветовать ему не доводить комедию до гротеска, да не решился.
— Наверно, газеты принесли, псих несчастный! —
Явился профессор с двумя чашками черного кофе — для меня и для себя. Сказал, что звонил действительно почтальон. Потом он взял с буфета пачку сигарет, зажигалку, уже знакомую мне, положил на стол и пододвинул ко мне пепельницу.
То ли из-за этих услужливых действий, то ли по другой какой причине, но он утратил выражение достоинства и выглядел теперь просто чопорным — быть может, прикрываясь этой чопорностью, как щитом, от Карличека, который явно его ни в грош не ставил. Вдобавок профессор довольно-таки неприятным образом смахивал теперь на привидение: краска сошла с его лица, он побледнел, вернее, побелел даже. Подсев к столу, он закурил, дал огня и мне, затем, помешивая ложечкой свой кофе, произнес нечто вроде тронной речи. Вне дома голос его звучал глухо, здесь же казалось, что он исходит из дырявых легких.
— Я предоставил вам возможность без помех встретиться в моем доме, — сказал он. — Но это и все, господа. Однако боюсь, не слишком ли долго придется мне укрывать у себя пана Майера. Я, господа, не активно действующее лицо. В мои обязанности входит только осведомлять надлежащие инстанции о положении дел и передавать вам директивы. С вашей миссией, сударь, — повернулся он ко мне, — я не имею ничего общего и, строго говоря, не должен бы о ней и знать. Надеюсь, вы располагаете другим убежищем, как все эксперты из-за рубежа. Мне было бы желательно, чтобы пан Майер мог разделить с вами это убежище, если только пан Майер не решится вернуться в свое прежнее жилище...
— Не ставьте нам условия, — грубо перебил я его.
— Я просто напомнил вам род моей деятельности, — спокойно возразил профессор. — Государство назначило мне пенсию, размеры которой никак меня не удовлетворяют. Поэтому я немножко прирабатываю. Следовало бы обеспечить меня в старости получше, чем скудной профессорской пенсией. Но моя деятельность имеет пределы, господа, ибо я не слишком корыстолюбив и, будучи специалистом в области экономики, в состоянии оценить размеры возможной опасности. Пределы эти я точно установил, господа, и не переступлю их, если вы потребуете от меня более рискованных шагов.
— Не могли бы вы помолчать, профессор, — оборвал его Карличек, не забыв присовокупить проклятие. — Чего вы, черт побери, боитесь? Ничего рискованного мы от вас не требуем, Herrgott!
— Мы присутствуем на рабочем обсуждении убийства, — полемическим тоном возразил ему Коларж. — Ни в чем подобном я еще до сих пор участия не принимал.
— А мы и не просим вас участвовать, — отрезал Карличек. — Можете вообще оставить при себе ваш совещательный голос. Достаточно, если вы будете внимательно слушать.
Карличек нацедил себе в чашку остывшего чая, чуть покрепче того, который умел готовить ему Гонзик Тужима.
— И пожалуйста, не раздражайте меня, — добавил он энергично. — У меня вспыльчивый характер! — Он подвернул рукава. — Дело стоило мне слишком больших трудов, и я имею право требовать, чтоб никто не мешал мне своей болтовней. Я изложу вам все по порядку, сначала, но вы-то должны понимать, что мне пришлось начинать с конечного результата и самому делать умозаключения о том, что ему предшествовало. Умозаключения! Уголовный розыск до сего дня шарит вслепую. А я все распутал.