Современный финский детектив
Шрифт:
— Неужто ты, взрослый человек, веришь в астрологию? — насмешливо спросил я.
— «О небо! О земля!» [9] — с чувством прочитал Палму, вспомнив Гамлета.
— Ну все — если ты сейчас начнешь поминать призраков, я немедленно отправлюсь обратно! — пригрозил я.
Недалеко от Памятника жертвам кораблекрушений, вернее, около известных кустов по-прежнему дежурил наряд. Два полицейских лениво отдали нам честь. Даже не нам, а скорее Палму. Меня они явно не узнали — освещение было слабоватое,
9
В. Шекспир. Гамлет. Акт I, сц. 5. Перевод Б. Пастернака.
— Ну как вы тут? — по-свойски осведомился Палму.
— Мерзнем, — откровенно сообщил констебль. — Больно холодно. А небо вон чистое, небось подморозит. Может, у вас покурить найдется а, комиссар? Нас так выдернули на дежурство это, что мы даже сигареты забыли купить!
— Да у меня трубка, — извиняющимся тоном сказал Палму. — А вот у нашего начальника наверняка есть. Он у нас всегда с сигаретами.
Только тут они догадались как-то подтянуться. До этого они, видимо, принимали меня за сыщика.
И я, честно говоря, не решился напоминать им, что на посту курить не положено. Вокруг не было ни души. Любители красивых видов попрятались по домам, опасаясь, вероятно, молодых гангстеров, засевших в кустах с резиновыми дубинками. И я молча протянул полицейским пачку сигарет.
Преисполненные благодарности, они помогли Палму установить телескоп в прежние лунки перед Памятником. Палму покрутил винт, и труба телескопа медленно поползла вверх.
— Жалко, что Луны нет, — заметил Палму, настроив телескоп. — На этих звездах, гляди не гляди, ничего не увидишь!
— Дай мне посмотреть, — попросил я и приложил глаз к окуляру. Увы, телескоп был не из лучших, и звездочка в нем выглядела просто как маленькая плошка.
— Надо было сначала в бинокль присмотреть какую-нибудь планету, — недовольно сказал Палму. — Правда, звездной карты у нас нет, я не удосужился ее найти. На октябрь-то будет в завтрашней газете, завтра ведь уже первое!
— День получки, — элегически заметил констебль, похлопывая себя по рукам, чтобы согреться. — Хоть бы глоток-другой пропустить! А то совсем окоченеешь… Можно и мне взглянуть?
Видимо, с сигаретами я поступил опрометчиво. Теперь оба констебля обращались со мной запанибрата. Однако, заметив мой взгляд, говоривший как-то дернулся и торопливо предупредил:
— Да нет, не подумайте чего, я на посту в рот не беру! Горячего кофейку бы сейчас, вот что!
Он посмотрел в телескоп, зябко передернул плечами и уступил место товарищу.
— Ну и сходите выпейте кофейку, — вдруг раздобрился Палму, — вам же еще целую ночь стоять! А мы тут пока подежурим.
— Но… — собрался было возразить я чисто из духа противоречия: даже мне было ясно, что из наших астрономических упражнений ничего не выйдет, пока эти двое топчутся у нас за спиной. — Ну хорошо, идите. — Я посмотрел на часы.
— У вас есть двадцать
— Н-да, народ… — вздохнул я и покачал головой.
Все забегаловки давным-давно закрылись, а бежать за чашкой кофе до ночного бара было далековато. Двадцать минут жесткий срок.
Палму разворачивал телескоп то в одну, то в другую сторону и любовался.
— А вон та, погляди, это что — Меркурий? — вопрошал он. — Или Марс? Красноватая такая.
Я посмотрел, но сказать ничего не мог: астрономию я не изучал. До планет было здорово далеко. Как и до звезд. Им там тоже, наверно, было нежарко. Морозец начал прихватывать всерьез.
— Да-а, ничего мы из них не выжмем, — решил наконец Палму и развернул телескоп вниз, на город. — О-о, смотри, как красиво подсвечен крест на Кафедральном соборе!
Собор действительно был в праздничной подсветке. Только-только вызолоченный крест сверкал ослепительно. В телескопе он выглядел массивным и величественным. Снизу, с площади, трудно было догадаться, что он такой большой.
— Ave crux, spes unica, — машинально произнес я — не в насмешку, нет, совершенно искренне.
— Это что еще? — подозрительно спросил Палму.
— А ты что, не знаешь? — удивился я. — Ты же учил латынь. Самостоятельно, по вечерам.
— Да я ничего, кроме нескольких выражений, не выучил, — скромно возразил Палму. — Я же простой самоучка, из старой полицейской гвардии. Ну, что это значит?
— «Радуйся, крест, единая надежда», — легко перевел я на финский. — Это приветствие первых христиан, выходивших на арену к львам. Стриндберг завещал высечь эти слова на своем кресте.
— Август Стриндберг? — недоверчиво спросил Палму. — А ты что, своими глазами видел?
— Нет, читал, — с горечью сказал я. — Но я, как известно, верю всякому печатному слову.
Палму направил телескоп на жилые кварталы Катаянокка и, вдруг захихикав, энергично поманил меня к себе.
— О, тут есть на что посмотреть! — призывно воскликнул он. — Иди скорее! Ты у нас еще молодой, что мне, старику, любоваться…
Я уставился в телескоп. На верхнем этаже многоэтажного дома в ярко освещенной спальне молодая женщина надевала ночную сорочку. Окна были не занавешены. Если вообще там были занавески. В принципе они были не нужны, потому что домов напротив не было и подглядывать было некому.
Я отпрыгнул от телескопа с такой поспешностью, что грохнулся навзничь.
— Ну, Палму, — в сердцах сказал я, — не ожидал!
— Прошу прощения, — извинился он, — я и не подозревал, что вы столь девственны. И что тут такого? Лично я наблюдал девушек, купавшихся без купальников.
Только что увиденная картинка возникла у меня перед глазами как живая, и я вспыхнул. Женщина была очень недурна! Узкая талия, стройные бедра и большое родимое пятно сбоку, на мягкой, так сказать, части.