Современный политик: охота на власть
Шрифт:
Потеря властью тех или иных оснований легитимности свидетельствует о том, что любой из «народов», восстав и выйдя на площадь, получает возможность ее скинуть. И сегодня этому ничего нельзя противопоставить. Ведь власть не может признать, что она — «антинародный режим».
Никто не будет сегодня спорить с таким классическим тезисом из Декларации независимости США: «В случае если какая-либо форма правительства становится губительной… народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье». Но тогда, когда
И хотя мы много раз слышали, что в России этого не может быть, потому что здесь все другое, — эта «дыра» остается той же самой.
Что же в этой ситуации можно сделать?
Многие комментаторы уже поднимают этот вопрос.
Так, в «Русском журнале» Ярослав Греков (1) пишет: «Было бы глупо предполагать, что, будучи осведомленной о существовании вышеописанной технологии "революции"-переворота, современная российская, избранная демократическим путем власть не стала бы превентивно противостоять попыткам создания всевозможных ПОР и ОТПОРОВ… Именно поэтому действующая власть имеет полное право на создание полувоенных контрреволюционных молодежных политических движений, ибо как оранжевая революция является политической технологией, так и контрреволюционное движение является контрполиттехнологией».
Ему возражает Алексей Чадаев (2): «Один из самых любопытных сюжетов, общих для Киева и Бишкека, — это провал попыток мобилизации провластного низового актива, "федаинов" и "партизан порядка". Оказалось, что эти "добровольцы режима" работают скорее в минус, нагнетая градус нестабильности и увеличивая критическую массу "революционной ситуации" — но при этом категорически не в состоянии противостоять оппозиционерам, организованным "снизу" и выступающим не за власть, а за себя… И, значит, не надо никаких "федаинов".
Переиграть "бархатную революцию" возможно только тогда, когда в обществе — включая сюда как лояльную, так и оппозиционную его части, — складывается консенсус по поводу необходимости защищать всеми имеющимися силами саму легальную процедуру передачи власти. Тогда возникает конкуренция… между теми, кто предпочитает решать политические вопросы на выборах, и теми, кто пытается решать их на площадях».
Мы готовы согласиться, что формирование проправительственных отрядов «федаинов» и «янычаров» проблемы не решает. Но вот по поводу консенсуса обозреватель пропускает одно очень важное условие.
Киргизские события показывают очень важную вещь: если тысяча людей, объявившая себя народом, начинает что-то требовать, то власть не может удержаться, если не появится другой народ, который выходит на ту же площадь и говорит: мы не хотим так, как вы требуете. Только если между этими народами возникает напряжение, а может быть, даже и столкновение, — власть оказывается нужной, необходимой. Но речь идет именно о народе, а не о фальшивых, созданных политтехнологами «движениях».
Ведь если этого народа, который готов существующую власть и существующий порядок защищать, нет — то значит, власть действительно никому не нужна. Этого не понимают политтехнологи, работающие в идеологии обмана народа и создающие подделки («фальшивки») народа в форме псевдообщественных движений. Дело не в «контрреволюционных молодежных политических движениях» и не в «федаинах», а в том, чтобы начал наконец существовать народ, поддерживающий существующий порядок.
Тем самым мы подходим к позитивной стороне демо-техники: что необходимо взять на вооружение, чтобы противостоять отработанным технологиям устранения власти. В этом смысле Киргизия дает ответ нашей стране, как действовать.
Если, например, в Сибири возникает сильное сепаратистское общественное движение, то должно появиться сильное, равномощное ему движение, ориентированное противоположным образом, члены которого бы заявляли, что они хотят жить в России и не хотят, чтобы Сибирь или Дальний Восток были отдельными государствами. Это не должно быть движение в европейской части страны, которое бы твердило «не отпустим» (все помнят, чем кончил фараон из книги Исхода). Реально может помешать лишь движение, укорененное в Сибири, но желающее сохранения России. Это может быть и местный бизнес, радеющий за свои рынки, поставки или кооперацию, могут быть люди, которые понимают, что им нужно перемещаться, сохранять и развивать культуру, образование и пр. Только тогда, когда между этими двумя народами возникает содержательное столкновение, напряжение, взаимодействие, — власть оказывается нужна. Именно она пытается этот вопрос урегулировать, пытается создать такой порядок, который бы устраивал обе стороны, — и тогда возникают основания для подлинной демократии.
То же — с «прозападным народом»: если какая-то часть народа говорит «мы хотим в Европу» (как было в Украине), то для того чтобы этому противостоять, должен возникнуть другой народ, который заявит: «Мы не хотим в Европу, мы хотим жить здесь — и жить по-своему, а не по-европейски». И снова в условиях такого взаимодействия появляется необходимость во власти.
То же с исламом. Если часть народа считает, что нужно жить по исламским законам и порядкам, то на той же территории должны возникнуть люди, заявляющие: а мы не хотим. Мы хотим жить так, как живут в России. И в этом случае, кстати, такие люди есть: это казаки. Но что с ними сделали? В соответствии с новыми законами о казачестве превратили это движение в балаган. Осетины и ингуши ходят с оружием открыто — а казакам ношение оружия не разрешено. Неужели власть после этого думает, что сможет удержать ситуацию с помощью своей пресловутой вертикали? Казачество и есть тот другой народ, который должен быть равно силен с теми, кто хочет исламизации и отделения, который на себе сохраняет российский порядок жизни на Северном Кавказе. Сейчас ни общественной силы, ни просто силы оно собой не представляет. Власть его обессилила.
Противостоять возможным сценариям потери власти в России могут только народы, стоящие за единство и целостность России и за сохранение ее суверенитета на основе сформированного в России типа порядка. Но есть ли те, кто может составить собой такой народ?
Есть ли у нас сильное общественное движение, которое будет говорить, что Сибирь — это Россия, наша задача развивать ее? Есть ли у нас антизападное движение, такое, которое было бы против глобализации, против навязывания европейских стандартов?
Вопросы — риторические. Даже возможность таких движений с трудом мыслится российским человеком. Это свидетельствует о том, что произошедшее в Киргизии элементарно возможно и в России. Если движение пенсионеров или дальневосточных сепаратистов догадается сказать, что они — народ, а власть — антинародная, то они смогут, собрав пару тысяч человек, вышвырнуть власть из ее кабинетов. При этом вокруг будут стоять толпы зевак, считающие, как в октябре 1993 года, что все эти игры — не их дело. Но сегодня ситуация может стать значительно драматичнее.