Современный швейцарский детектив
Шрифт:
Я прислонился горячим лбом к дверному косяку и глубоко вздохнул. В нос мне ударил смешанный запах старой масляной краски, пыли и мастики. У меня защекотало в горле, однако я жадно втягивал в себя воздух. Я так пыхтел, будто просовывал слона в замочную скважину. Открыв дверь, я устало проковылял в квартиру. Здесь было по крайней мере тепло.
Габор мертв. Мои фотографии исчезли из его машины. Я так устал, что мне начали мерещиться призраки. Надо позвонить Эйч–Ару или доктору Цукору, адвокату Габора. Надо, необходимо…
Но сначала мне надо в туалет. То ли из–за того, что я озяб, то ли из–за выпитого вчера, но мочевой пузырь меня беспокоил.
Войдя,
Встав перед унитазом, я нащупал закоченевшими пальцами молнию, расстегнул ее — и тут вдруг осознал, что только что увидел… Я так вздрогнул, что даже обрызгал крышку.
Я боялся повернуть голову, боясь удостовериться в том, что увидел сразу же, едва вошел в ванную, но чему сперва не придал значения.
Пропали фотографии!
Исчезли четыре оставшихся снимка мертвого Кавизеля, которые я повесил сушиться над ванной.
Их не было. Не было.
Я стоял в ванной и пялился на белый кафель. Вчера после ухода Габора я выловил из ванны четыре снимка, отпечатанные с разной выдержкой, и повесил их на шнуре, прикрепив бельевыми защепками, — способ, конечно, не очень профессиональный, но я слишком устал, чтобы включать сушилку.
А вот теперь фотографии на шнуре не висели, воры забрали даже защепки.
Я стоял остолбенев, стоял и пялился, пока глаза мои не начали слезиться. Тогда кафель на стене расплылся и превратился в мутное белое пятно. У такой же стены лежал и покойник…
Пленка! У меня украли фотографии. Но успели ли воры найти негативы за то время, пока я отсутствовал дома? Я бросился в спальню.
Вчера я, скорее случайно, чем нарочно, сунул негативы в телефонную книгу, когда разговаривал с Идой.
Вот они! Лежат целехонькие среди голубых страниц с телефонными номерами различных учреждений. Ха–ха! Не достались они вам, проклятые ищейки! Есть у меня на руках еще козырь, и уж при случае я им козырну.
Тут я снова вздрогнул. Раз они искали и нашли фотографии, значит, им нужна и пленка! Где они сейчас? Может, еще в квартире? Здесь, под кроватью? Наверняка Гуэр стоял внизу на стреме, чтобы предупредить, когда я вернусь. Но в подъезде я никого не встретил. Следовательно, те типы, что украли фотографии, еще находятся где–то в доме.
Теперь я перепугался еще сильнее, чем в ванной.
Спрятаться в маленькой квартире довольно трудно, тут не так уж много для этого мест. Я затаил дыхание и прислушался. Было ужасно тихо. Приглушенный уличный шум субботнего утра доносился далеким отголоском через оконные щели. Потом заворковали два голубя. Где–то в доме зажурчала вода. В самой квартире — ни звука. Меня бил озноб.
Ни вздоха, ни скрипа половицы. Я почувствовал, как по моему телу щекотно сползают холодные капли пота, прежде чем впитаться в пижаму. Очень медленно я наклонился и заглянул под кровать. Ничего, только свалявшаяся хлопьями пыль. Я выпрямился. Двумя скачками выпрыгнул к входной двери и закрыл ее на засов. С храбростью отчаяния я прошел мимо спальни в гостиную, где на марокканском курительном столике еще стояли две рюмки. Никого!
Кухня тоже была пуста, как и балкон.
Тьфу, черт. Опять напрасные страхи, трусишка. В квартире никого нет. Может, незваные гости прошли на чердак, а когда я закрыл за собой дверь, сразу убежали?
Сначала надо позвонить Эйч–Ару и вызвать его сюда. С негативами мне нельзя делать из дома ни шагу. Меня вообще пугала одна лишь мысль о том, что нужно снова выходить из этого теплого, уютного, хоть и душного жилья, за продуктами. Слава богу, чай у меня еще есть, его хватит дня на
Я швырнул куртку на спинку кухонного стула и поставил чайник на плиту. В термосе оставался не допитый вчера утром, холодный, пахнущий чем–то горьким кофе. Я выплеснул его в мойку и открыл кран.
Взрывом меня чуть не сбило с ног.
Инстинктивно зажмурившись, я заслонился рукой, но успел разглядеть язык пламени, взметнувшийся из газовой колонки. Пламя опалило мне волосы и кусочек кожи на кисти руки, поэтому в кухне запахло не только газом, но и паленым мясом.
Я стоял будто вкопанный, прижавшись спиной к буфету. Потихоньку я опустил руку и сразу почувствовал боль. К счастью, передняя стенка колонки удержалась; ее страшно погнуло и покорежило, но она не ударила мне в лицо. Эмаль на стенке потрескалась, местами облупилась. Над колонкой на побеленном потолке чернело жуткое пятно сажи.
Тихое шипение струящегося газа вывело меня из оцепенения. Я бросился к газовому счетчику и повернул рычажок. И тут на меня напал такой колотун, что я едва удержался на ногах.
Это не было случайностью!
Странная авария, в которой погиб Габор, а теперь взрыв!
Меня тоже хотели убрать!
Меня собирались убить. Мне намеревались заткнуть рот. За мной охотились! Вот до чего довело твое любопытство, Мартин Фогель, теперь речь шла о твоей жизни и смерти. Ты вздумал дразнить великана, вот он тебя и раздавит. Ведь тебя могли сейчас размазать по стенке, как назойливую муху. Боже мой, что же мне делать?
Перед самым Фриком, где кончалась автострада, моросящий дождь перешел в сильную метель. Тяжелые серые облака нависли над вершинами Бёцберга, предвещая, что поездка будет трудной.
Даже в местах, не засыпанных снегом, сцепление колес моего «опеля» с асфальтом было плохим, а теперь на скользкой автостраде под сильными порывами ветра стало почти невозможно удерживать машину. Обычно я не люблю езду в таких условиях и предпочитаю поезд, но теперь я был даже рад необходимости целиком сосредоточиться на управлении. Мне приходилось изо всех сил вглядываться через рой хлопьев в асфальтовое полотно, зато можно было ни о чем не думать.
Я ругал себя за то, что не переоделся и даже не захватил свежее белье, но после взрыва я сломя голову выскочил из квартиры, взяв с собой только ключи от машины и негативы.
У меня была единственная мысль — прочь отсюда, куда угодно, лишь бы прочь.
На развилке автострады за Праттельном я наконец определил свою цель — Цюрих. Там я надеялся найти пристанище у своего бывшего однокашника, с которым семь с половиной лет делил анатомически–эргономически никуда не годную парту.
Этому однокашнику Буки я даже не позвонил. Правда, мы сговаривались увидеться в один из карнавальных дней, только тогда он еще не знал, сможет ли отпроситься с работы в госпитале. Как все бывшие базельцы, Буки и его жена Ирена питали ностальгические чувства к живописным уголкам и мощенным булыжником улочкам старого города, этой провонявшей химической метрополии, и, уж конечно, их особенно тянуло туда именно в те три карнавальных дня, когда там сходили с ума базельцы, и без того считающиеся в стране чудаковатыми. Ведь Буки провел в Базеле детство и молодые годы, здесь, в кантональном госпитале, он познакомился со шведкой Иреной, врачом–физиотерапевтом, потому, куда бы ни заносила Буки судьба врача–ассистента, переезжавшего с места на место, как того требовали этапы профессиональной карьеры, его так всегда тянуло в родной город.